ИСТОРИЯ МОНГОЛИИ

Под крышей Ученого комитета

Симуков Андрей Дмитриевич
 

Путешествие П.К.Козлова в Центральный Тибет не состоялось, хотя и пропуск - пол-пайдзы (складывалась на границе со второй половинкой) ему привезли в Улан-Батор с вестью, что Далай-лама ждет его, но Советское правительство не разрешило. Монголо-тибетская экспедиция Козлова 1923-1926 гг. проводила раскопки курганов в падях Ноин-ула в ста километрах от Улан-Батора и на севере Китая в Хара-хото (где проводились дополнительные раскопки и точная съемка развалин). Раскопки десяти курганов с Хуннскими захоронениями дали находки уникальных памятников древности, которые проливали впервые, как напишет в отчете член экспедиции археолог Г.И. Боровка, «яркий свет на те культурно-исторические условия, в которых жила Центральная Азия около 2000 лет тому назад» (Краткие отчеты экспедиций по исследованию Северной Монголии. Л., 1925, с. 23). Постоянная температура на глубине погребений (почти 0 градусов) помогла сохранить шитые ковры (например, с изображением бегущего рогатого лося «с крылатой рысью на спине, теребящей зубами и когтями свою жертву, или рассвирепевшего быка, дерущегося с леопардом», как описывал Козлов, искусно вышитые, простеганные ткани, деревянные лаковые чашечки и керамику, бронзовые и золотые предметы с рельефами животных. Рассматривая находки, Козлов записывал в дневнике: «Особенно хорош большой подгробный ковер; очень любопытны образцы тканей с новыми рисунками всадников, оленей крылатых, петухов, два обрывка тканей с серебристыми чудесными рыбками, изображенными, словно в аквариуме, в сосуде с раструбом наверху для удобства наливания из него напитка. Повторились орнаменты в изящных шелковых тканях (ромбы), украшавших внутренность гроба. Также не менее ценен костюм, состоящий из широкого халата, кальсон и необычайно огромных штанов с футлярами (цветными, с прекрасными орнаментами), оканчивающимися войлочными полусапогами. Потом следуют куски с потолочного ковра. На них цветисто изображены стрелки, метящиеся в птицу со змеею в клюве. Не менее ценны и металлические барельефы овцебыков и диких коз; овцебыки изображены стоящими на скалах с повернутой головой, по сторонам - деревья. Изображения животных сильно напоминают таковые, хранящиеся в Эрмитаже со времен Петра I».
 

Находки привезли в Улан-Батор и поместили на выставку во флигеле дворца Богдо. А когда приехал в Ургу известный путешественник Р. Эндрюс, возглавлявший экспедицию Американского музея естественной истории, чтобы встретиться со старым знакомым П.К. Козловым, он показал на выставке привезенные из Гоби окаменелые яйца динозавров. Мне тоже в 1960-е гг. привозили геологи такое яйцо - массивное, красное, похожее на гобийское сплюснутое солнце (от Пылающих скал в Южной Гоби). Но в 1926 г. это была мировая сенсация. Ц. Жамцарано, фактический организатор Учкома (первый его председатель О. Жамьян-гун, нашедший редчайшую рукопись «Золотого сказания» и отправивший ее знаменитому ориенталисту французу П. Пеллио) - настоял, чтобы Эндрюс не всю коллекцию увез в Америку. Кстати и Козлов увезет наиболее ценные находки в Ленинград - сначала как бы для дальнейшей работы с ними, потом оставленные в Эрмитаже. В Монголии не было Исторического музея, предполагалось, что все, собранное во дворце Богдо станет его экспозицией.
 

Кого только не видел из ученых Улан-Батор 1920-х гг. (между прочим, здесь был в это время каким-то советником в правительстве даже скандально известный Яков Блюмкин, убийца посла Мирбаха и т.д.), начиная со знаменитого профессора Б.Я. Владимирцова, но все это были филологи, лингвисты, историки. Ц. Жамцарано, когда экспедиция Козлова стала собираться домой, предложил двоим ее участникам - С.А. Кондратьеву и А.Д. Симу-кову остаться поработать в Учкоме.
 

Сергей Александрович Кондратьев, племянник известного композитора А.С. Аренского, выросший в музыкальной семье и получивший соответствующее образование, сам писал музыку. Окончивший естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета, был заместителем начальника экспедиции П.К. Козлова, руководил раскопками ноинульских курганов. Но его приметил Ц. Жамцарано. Кондратьев записал в дневнике: «Жамцарано очень умный человек. Он критически отзывался о военном характере экспедиций Пржевальского и Козлова. Хвалил Потанина и говорил о том, что человеку, любовно относящемуся к азиатским народам, не страшны разбойники и открыт путь куда угодно, вплоть до Лхасы. Очень радовался, что в первый раз в экспедиции участвует музыкант». У собирателя и исследователя национального фольклора Жамцарано нашлась родственная душа. Где бы он ни был в худоне, он записывал на фонограф песни и музыку, под которую хурчи (сказители) распевали свои эпические сказания. Итогом его жизненного пути явится написанная им книга «Музыка монгольского эпоса и песни» (1970), корректуру которой он еще держал сам. О книге Н.П. Шастина напишет так: «Не только глубокое исследование и ценный вклад в изучение монгольской культуры, это проникновение в душу народа, последний привет, посланный монголам старым человеком, проведшим свои лучшие годы в стране, которую он так и не мог никогда забыть». В Учкоме в его ведении находилась вся метеослужба МНР, кроме того, он вел географические исследования «белых пятен» разных районов страны. Именно он, между прочим, совершил со своим помощником Ф. Большаковым первое восхождение на Отгон-Тенгри, самую высокую, покрытую вечным снегом вершину Хангайского хребта. Им владела страсть к открытию новых мест. Его статьи были не только географическим описанием этих районов. Известны его статьи о монгольских шахматах - ша-тар, которые изучил, будучи отличным шахматистом, он писал об охоте и рыбалке, будучи настоящим натуралистом. В маршрутах его нередко сопровождала жена-индолог Мелетина Ивановна, автор отличной статьи «О юртообразных зданиях Внешней Монголии. К истории монгольской архитектуры».
 

Часто общаясь с известным монголоведом Н.П.Шастиной (она рецензировала мои книги по искусству Монголии и я то и дело ездила к ней в Москву), на склоне ее жизни, я получила от нее неожиданный подарок: целую коробку наклеенных и аттрибутированных фотоснимков С.А. Кондратьева. Коллекция музыкальных монгольских инструментов, снимки лам и худонских жителей, виды природы, сделанные подлинным другом Монголии. Увозя коробку из Москвы в Ленинград, я, размышляя в поезде, почему она выбрала наследницей коллекции Кондратьева именно меня, пришла к выводу, что она увидела во мне родственную душу людей-подвижников, по-особому любивших Монголию, ее культуру.
 

Что же касается Андрея Дмитриевича Симукова, то он был едва ли не самым молодым в Ноинульской экспедиции - чуть больше двадцати лет. В Судзуктэ Кон-дратьев показал ему, как проводить топографическую съемку местности, он ее делал, объединяя в общую карту Ноин-улы. Купленный зимой экспедицией караван верблюдов выпасал и охранял он, «Андрюша», как звали его в экспедиции, а худонцы назовут худого белобрысого парня «Шар Дамдинсурэн» (русый, значит, монгол). Живя в аилах, он настолько овладел монгольским языком, что позже, после его доклада об экспедиционных работах премьер-министр Гэндун похвалил: «Говоришь, как настоящий худонец!»
 

Уйдет экспедиция Козлова, а он останется в Монголии, можно сказать, навсегда. Когда уедет в Россию в 1927 г. старожил-зачинатель многих дел: автор первой географической карты страны, организатор первой библиотеки и первого музея в Ученом комитете - В.И. Лисовский (приехавший сюда в 1915 г. сотрудником русского советника П.А. Витте), Симуков станет заведовать географическим отделом Учкома. Обширен был круг его научных интересов, отчеты об экспедициях он публиковал в издававшемся с 1928 г. журнале «Хозяйство Монголии». Встретив его с женой и тремя помощниками-монголами на Эдзин-голе, Свен Гедин, возглавлявший большую китайско-шведскую экспедицию человек в восемьдесят, был так удивлен его появлению, что напишет потом в отчете про молодого русского, отважно ездившего по монгольской пустыне. Он одевался по моде тех лет - в дэли и войлочной шляпе. Он издал в 1934 г. «Атлас Монгольской Народной Республики», задуманный еще В.И. Лисовским, на монгольском и русском языках, за который получил орден Полярной Звезды. Собирая материал для «Экономического атласа Монголии», продолжал ездить по стране, где-то даже помог в далеком худоне организовать колхоз. И, между прочим, основал город Даланзадгад! В конце 1935 г. он писал в Москву: «Тут я сыграл роль Петра Первого: «здесь будет город заложен, назло надменному соседу», указав по заданию правительства МНР новое место для города, который и [...] прикочевал сюда за 200 км. Город этот состоит почти сплошь из юрт, но в нем есть теперь телеграф (провели нынче - я был очень горд), радиостанция, банк, больница, почта, начальство, магазины (в юртах же), сплетни, новости, автомобильная дорога до Улан-Батора - словом, всамделишный город».
 

Через тридцать лет попав в Даланзадгад, увидела в нем склады саксаула, горящего, по словам гобийцев, как уголь, а так обычный монгольский город: бело-розовые дома с зелеными крышами, возле тоненькие, не гобийские деревца, за высоким крепостным забором по чертову колесу догадалась, что там детский городок, там и большой стадион построен. Была в редакции газеты «Новости Гоби», выходящей с 1945 г. (тираж 4600 экз. в 1968 г.), где в штате 4 человека, а рабкоров 320 и писем от аратов аймака получают до 4000 в год, была в музее, где рассказывали об организаторе первой партячейки Дамбарэнцене, первом секретаре айкома Сурохдамбе, но не о Шара-Дамдине, может, в блокнот не записала...
 

Семья жила в Москве, а он сошелся с местной женщиной, родившей от него дочку. Его арестуют 19 сентября 1939 г., и он пропадет в лагере ГУЛАГа в Коми АССР. Дочка выросла в Улан-Баторе, вышла замуж, родила троих детей: Оюун, Баяра и Зорига. О нем, внуке А.Д. Симукова, узнает в 1990 г. вся Монголия, он возглавит ее демократические силы, совершившие в стране настоящий переворот.
 

Перед отъездом в Россию П.К. Козлову предложило монгольское начальство прокатиться на аэроплане над Улан-Батором. «Урга под ногами; огороды, дворы и фигурные участки построек; Тола маленькими змейками вьется далеко внизу. Красивы (храмы) Майтрейи и Гандан, очаровательны дворцы Богдо-гэгэна, горевшие и искрившиеся золотом, - запишет путешественник в дневник - вот так и полетел бы на далекий-далекий Тибет, в Лхасу! А ведь это не мечта одна, тысячу раз нет!» За чаем после полета все разговорились, что все рекорды через моря и океаны и по суше осуществлены, «остается один на нашу долю - это полет в Тибет!
 

«Странно или не странно, - продолжает Козлов - но эта тема оживила, объединила, зажгла весь наш кружок, мы все говорили и все много думали об этом». И на другой день продолжили совещание с летчикам о полете на двух аэропланах через Монголию, Наныпань, Цайдам, Тибетское нагорье в Лхасу: «12 человек участников, из них половина моя, половина -летчики и механики и т.д. Обязательно хирург и аптека!. Стоимость предприятия - с базами, бензином и т.д. от 5 до 7 1/2 сот тысяч, а с подарками, экстраординарными, до 1 миллиона». Так загорелся мечтой лететь в Тибет путешественник, которому было в ту пору 53 года. Но, как говорится, не судьба ему была попасть в Лхасу. Вместе с Ц. Жамцарано Козлов ходил прощаться к Цэрэндоржу. Председатель Совмина МНР, назвав его «высоким ученым, великим, неутомимым исследователем», сказал: «Но больше всего мы благодарны за изучение Монголии, за открытие Вами ее исторических тайн. Наши будущие поколения будут учиться по Вашим книгам, по Вашим научным трудам. Вы еще бодры и по ознакомлении Центра с результатами экспедиции Вы, наверно, опять приедете к нам!».
 

Стоял солнечный уланбаторский сентябрь. И в Улан-Батор пришла экспедиция Николая Рериха, всемирно известного художника, и встретились два великих путешественника, между прочим, оба петербуржцы-земляки. И были сделаны в Учкоме исторические снимки всех вместе с Жамцарано. Обычно публикуется один из них, но все негативы хранятся в фонде Г.И. Боровки в Институте археологии в Петербурге, и я возьму оттуда тот, который не печатался. Здесь есть все главные действующие лица: Козловы, Рерихи, Жамцарано...

И.И.ЛОМАКИНА
Опубликовано в газете
"Монголия сегодня" от 7 августа 2011 года. стр.26