Судьбы народного творчества. Майдар Дамгинжавын. Памятники истории и культуры Монголии.

Главная страница О компании Контакты Карта сайта

ПУБЛИКАЦИИ О МОНГОЛИИ

Майдар Дамгинжавын.

Памятники истории и культуры Монголии

СУДЬБЫ НАРОДНОГО ТВОРЧЕСТВА

Устное народное творчество монголов имеет большую историю. Оно связано с кочевым образом жизни народа, имеет свою специфику.

Фольклор занимает выдающееся место в духовной жизни монголов и служит одним из важнейших источников изучения их древней культуры.

Он представлен прежде всего такими известными жанрами народного устного поэтического творчества, как мифы и песни, былины и сказки, легенды и предания, пословицы и поговорки, заговоры и загадки, благопожелания (юрол), хвалебные слова (магтал), детские скороговорки, шаманские призывания.

Наиболее архаичны из них мифы. В них упоминаются Верхний мир, Замбатив (земля), Нижний мир, а также их обитатели.

Верхний мир населяют тэнгрии (небожители) и асары (демонические существа), враги тэнгриев. Замбатив – обиталище смертных, которые иногда называются «черноголовыми» (хар тэргут). Здесь же живут и богатыри, которым приписывается в ранних произведениях героического эпоса небесное происхождение.

В нижнем мире обитают гигантские змеи (аврага могой).

Значительную часть мифологии составляют мифы о животных: «О верблюде и олене», «О голубе и воробье», «О ласточке и шмеле» и др. Иногда встречаются повествования о небесных явлениях и их происхождении. Таковы, например, мифы «О Млечном Пути» и «О Большой Медведице». Бытуют сюжеты, объясняющие происхождение тех или иных географических названий, а также повествующие о появлении фамилий, родовых наименований, личных имен.

В Монголии до последнего времени был популярен миф о герое – метком стрелке Большой палец (Эрхий Мэргэн). Некий меткий стрелок по имени Большой палец бросает вызов богам и стихиям ради блага своих соотечественников. Он стреляет из лука по шести лишним солнцам и спасает людей.

Помимо исконно монгольских сюжетов значительное место в мифологии занимают мифы, связанные с индийской и тибетской культурой, с буддизмом. Они в большинстве своем претерпели заметные изменения на монгольской почве.

Самый большой по размеру жанр в фольклоре – это поэмы, былины, или, как их порою называют, героические сказки. Они обычно поются в сопровождении «хур» или «товшур» (музыкальные смычковые инструменты). Вследствие огромной величины (они состоят в среднем из 3000 – 5000 стихотворных строк) исполнение их продолжается нередко многие дни. Былины обычно уводят слушателей в далекие времена, к периоду возникновения жизни на Земле:

В пору, когда Хапгайские горы были холмиками,
В пору, когда Тола-река была лужицей,
В пору, когда Хэнтяйские горы были холмиками,
В пору, когда Керулен-река была лужицей...

Тематику эпического творчества образуют героическое сватовство, борьба с мангасами, т. е. с чудовищами, родовая месть и некоторые другие. В этих произведениях большое место отводится состязаниям женихов, в ходе которых обнаруживаются главные качества богатыря. Преодолевая препятствия, герой добивается руки суженой. Противниками героев выступают многоголовые мангасы, которые нападают на владения богатыря, забирают в плен его родных и подданных. Мангасы препятствуют поездке богатыря к невесте, соперничают в сватовстве или убивают отца богатыря.

Одна из характерных для эпоса тем – месть за отца. За смерть отца богатырь мстит мангасу и побеждает его. Он возвращает похищенный скот и взятых мангасом в плен подданных.

Монгольский героический эпос со временем претерпел существенные изменения. Если раньше его тематика ограничивалась сферой семейно-родовых отношений, то позднее она ощутимо расширилась: в отдельных произведениях конфликты уже носят социально-классовый характер. Ведущее место в них занимает борьба со злым ханом – угнетателем. Вместо былинных героев выступают обыкновенные люди, лишенные сверхъестественных качеств, а вместо многоголовых мангасов – злые ханы.

Сказки – один из основных жанров монгольского фольклора. В сказках богатыри сражаются с мангасами. Народная фантазия наделяет мангасов необычайной силой и свирепостью. Герой одной былины убил мангаса и вскрыл его живот, в котором оказались проглоченные им целые селения. О силе мангасов можно судить по описаниям их сражений с богатырями. Во время битвы меняется лик земли: горы превращаются в равнины, равнины – в низины, болота – осушаются, а сухие степи – увлажняются.

Сродни мангасам и шуламы (ведьмы), враждебные людям сверхъестественные существа. Изображается шулам чаще всего в виде старухи с пепельно-серыми волосами, коровьими рогами, с оскаленной пастью, из которой торчат огромные клыки, с подбородком, достигающим колон, двенадцатисаженными грудями и животом величиной с юрту.

Есть в монгольском сказочном мире и другие чудовища: драконы, птица хангарид, гигантский змей. Но они играют уже второстепенную роль. Драконы обитают на небе. В сказке «Находчивый старик» они служат главе небожителей Хурмаст-хану. На земных богатырей драконы нападают редко, и нападения эти легко отражаются. Так, старик Болдогуй-бор одним ударом отсек хвосты драконам.

Хангарид – гигантская волшебная птица, способная уносить в клюве жеребят и даже людей. Летит хангарид с шумом и грохотом, иногда при приближении волшебной птицы выпадает дождь.

Изредка в сказках и былинах встречается гигантский змей (аврага могой). Он враждует с хангарид, людям же вреда не причиняет.

В монгольских сказках идет непрерывная борьба добра со злом, за справедливость, против тирании. Богатыри наделяются сверхъестественными силой и умом, а часто и небесным происхождением. Все это помогает им одержать победу.

Бытовая степная сказка всегда учит чему-то доброму, предостерегает и удерживает от дурных поступков, осуждает одни стороны жизни и утверждает другие. Но делается это спокойно, без назойливой морали. Таковы сказки: «Старый волшебник», «Дурная мысль себя подстережет», «Жадная жена», «Лиса, ворон и олень», «В отсутствии хана», «Добряк и шестеро злодеев».

Положительный герой бытовых сказок рисуется добряком, балагуром, ловкачом, который не даст спуску дурному человеку, а хорошему в трудную минуту поможет. Народные сказки испокон веков пользуются огромной популярностью, их любят взрослые и дети. Они отражают многовековые чаяния и ожидания трудового парода, его борьбу за счастье, правду и справедливость, его любовь к родине и ненависть к угнетателям.

Представители господствующего класса изображаются высокомерными, жестокими, несправедливыми и глупыми. Положительный же герой из народа всегда бывает добрым, умным, находчивым, смелым человеком ц, как правило, из всех трудностей выходит победителем.

Сказки свидетельствуют о том, как мало народ верил в святость, непогрешимость и ученость лам. Так, совершенным глупцом выглядит «образованный» лама, принимающий бестолковые речи Царца-намжила за верх мудрости.

В сказках и былинах лама почти всегда играет отрицательную роль. Нередко он оказывается в дружественных отношениях с мангасами, злобными и враждебными людям чудовищами. В волшебных сказках речь идет главным образом о борьбе с чудовищами или ханами, о сватовстве и об истерии мачехи и падчерицы. Героем этих сказок изображается обычно выходец из народа или бедняк. В некоторых сказках герой-бедняк одерживает победу над своими противниками и занимает ханскин престол. Будучи добрым ханом, он приносит народу счастье и благополучие.

У монголов популярны сказки о животных. В них фигурируют не только дикие, но и домашние животные, наделенные свойствами человека. Самые любимые герои таких сказок – мудрый заяц, умная мышь, глупый и алчный волк, хитрая лиса и др. Они, как и люди, отчетливо подразделяются на положительные и отрицательные персонажи. Сказки о животных чаще всего имеют юмористическое звучание. В образах животных воплощаются психологические черты, поэтому их повадки и действия воспринимаются слушателем как человеческие.

Степняки-монголы любят бытовые и сатирические сказки, где социальные мотивы выражаются прямо и наглядно. Сказки этого жанра по количеству разработанных сюжетов составляют большую часть общего сказочного фонда. Герой, как правило, простой человек, отличающийся смекалкой, хитростью и красноречием. Большинство бытовых и сатирических сказок выражают протест против социальной несправедливости и обличение представителей правящих классов. Эти сказки получили широкое распространение в стране в XVIII и XIX вв., когда в гуще народных масс поднималась волна стихийного социального протеста. В сериях сказок остроумного Балан Сэнгэ и странников-монахов, а также в других рассказах и анекдотах высмеиваются не только общечеловеческие недостатки – лень, глупость, праздность, скупость, но и социальные пороки. Умные, предприимчивые, находчивые простолюдины оставляют в дураках представителей эксплуататорских классов – князей, монахов, торговцев и богачей. В сказке «Как котел родил котелок» богач с большим нежеланием одолжает Балан Сэнгэ свой котел. Он вернул котел богачу вместе с «новорожденным котелком», чем богач был очень доволен. В следующий раз Балан Сэнгэ не вернул котел хозяину, заявив, что котел умер. Богач не поверил. Тогда Балан Сэнгэ заявил: «Вы же тогда поверили, что ваш котел родил котелок. Почему же вы не хотите верить, что ваш котел умер? Разве те, кто рожают, не умирают?»

Основная идея этих сказок заключается в том, что они показывают превосходство народа над господствующим классом.

Монгольский сказочный фонд значительно обогатился за счет сюжетов из литератур индийского, тибетского и других народов. В монгольских степях до сих пор живут в устной передаче главы, сюжеты из индийских Панча-тантры, «Моря притч», «Трилогии о Бигарми-жид-хане» и др. В монгольском фольклоре существует своеобразный жанр, который в устной традиции приобрел эпическую форму с ее богатым арсеналом художественных приемов, образной системой.

Монгольские сказки – творение кочевника-скотовода. Только скотовод мог с такой трогательной любовью рассказывать сказки о сиротинке-верблюжонке, об отставшем при перекочевке ягненке, о преданном хозяину коне. В сказке конь разделяет со своим хозяином и горести, и радости. Народная фантазия дает ему и крылья.

Видное место в фольклоре принадлежит фигуре бадарчина – странника. Монголы беспредельно гостеприимны к бадарчинам, скитальцам, которые везде находят себе кров и пищу. Бедняк арат охотно принимает их, делит с ними все, чем богат: ведь бадарчины идут из дальних мест, много любопытного видели и слышали, многое расскажут. Недаром одна из пословиц гласит: «Странствующий глупец лучше мудреца, живущего на одном месте».

В сказках бадарчины чаще всего играют положительную роль, вступают в конфликт с ханами, чиновниками, ламами, и те нередко вынуждены им уступать.

Однако хитроумные проделки бадарчина и Балан Сэнгэ имеют глубокий внутренний смысл. Жертвой острот и выходок сплошь и рядом становятся те, кто угнетает и эксплуатирует народ. Это их они высмеивают, ставят на каждом шагу в неловкое положение.

Пословицы и поговорки являются наиболее боевым и оперативным жанром в монгольском фольклоре. Они возникли как обобщение жизненного опыта народа, как следствие длительных наблюдений над явлениями природы и жизнью общества. Они шлифовались многими поколениями, видоизменялись. Одни из них предавались забвению, другие распространялись все шире. Благодаря меткости, образности и большой обобщающей силе образцы древних пословиц и поговорок живут и в наши дни.

При классовом обществе появилось множество пословиц и поговорок, направленных своим острием против феодалов-эксплуататоров.

Вот некоторые монгольские пословицы:

Бык, испугавшийся льва, десять лет страдает животом.
Были бы палки, а спины найдутся.
Была бы голова, а шапка найдется.
В огне нет прохлады, во мраке нет покоя.
В правде – сила, в народе – благо.
Верблюд не подозревает, что он горбат.
Верблюдица, некрасива, а мила верблюжонку.
Ворон ворона стыдит за черноту.
Всадник теряет время с пешим, умный теряет время с дураком.
Вскипевшего откушай, у седовласого совет выслушай.
Гадюку распознать легко, гадкого человека распознать трудно.
Глупец рассказывает о том, что он ел, мудрец рассказывает о том, что он видел.
Гнется спина у выпрашивающего, выпячивается грудь у дающего.
Годы пусть давят тебя, горю не дай раздавить себя.
Далеко вороньему карканью до соловьиного пения.
Далеко козлиным рогам до неба.
Добрый скотовод прислушивается и к лаю своих овчарок.
Дружные сороки в стае сильнее тигров, идущих поодиночке.
Дурак считает себя выше неба.
Если боишься – не делай, если сделал – не бойся.
Если волк раз прыгнул – он настигает жертву, если человек раз сказал – он держит слово.
Если сказал: да, не вздыхай потом: ох!
Если хочешь узнать, каков человек, – посмотри на его друзей.
Жди, когда у зайца вырастут рога, а на куриных яйцах волосы.
Жди сплетен там, где побывали монахи; жди червей там, где побывали мухи.
Журавлю не годится павлиний хвост.
И дурак может сойти за умного, если молчит.
Имеешь друзей – широк, как степь, не имеешь – узок, как ладонь.
И яр может обвалиться, а человек может ошибиться.
Капли составляют море.
Клятвой звучит монгольское «да».
Кошке забава, а мышке смерть.
Красота человека в правде, красота коня в беге.
Кто в неладах с князем – ходит с драной спиной; кто в неладах с собакой – ходит с драной полой.
Кто горя не видел, тот и счастья не ценит.
Кто обманывает друга – обманывает себя.
Кто честен, тот прям и резок на язык; кто льстив, тот угодлив и мягок на язык; кто скуп, тот жаден и нечист на язык.
Лес – украшение гор, ученые – украшение страны.
Лошадь упустишь – поймаешь, слово упустишь – не поймаешь.
Лучше красота верности, чем красота внешности.
Лучше меньше говорить, да больше думать.
Лучше сломать кость, чем сломать честь.
Лучше умереть с честью, чем жить с позором.
Мрак ночи трудно рассеять одним фонарем.
Муравей, взобравшийся на рог быка, радуется, что залез на гору.
На еду мчится быстрее скакуна, на работу – тяжелее лежачего камня.
На словах – мудрец, на деле – глупец.
На чужие недостатки накидывается, как беркут; па своих недостатках сидит, как наседка на яйцах.
На целине трав больше, в коллективе сила больше.
Наговорить с гору, а сделать с муху.
Не увидевши реки, не снимай обувь.
Не выстоять туче перед ветром, росе – перед солнцем.
Не жалуйся на судьбу, жалуйся на себя.
Не жди, когда у осла вырастут рога.
Невежда всегда зазнайка.
Неверный друг хуже врага.
Один дурак за день может столько натворить, что десять тысяч человек за год не исправят.
Одна искра может спалить весь лес.
От солнца не закроешься ладонью, а правду не задавишь силой.
Поднимать ты поднимай, а кряхтеть буду уж я.
Помогай делом, а не языком.
Помогая другим, помогаешь себе.
По учителю судят об учениках, по ученикам узнают учителей.
Почетное поражение лучше позорной победы.
Пусть валят тебя семь раз – поднимись восемь раз.
Разрушать легче, чем строить, болтать легче, чем делать.
Рассвет наступает и без пенья петухов.
Ребенок, упавший сам, не плачет.
Ребенку не надо давать нож, дураку не надо давать власть.
Силы могут иссякнуть, но знания – никогда.
Собаки любят вилять хвостом, князья любят изменять обещаниям.
Собаки собираются там, где пахнет костями; князья собираются там, где пахнет карьерой.
Советовать глупцу то же, что сесть на рога быка.
Старший поучает – младший слушает.
Сколько голов, столько и дум.
Сытый не разумеет голодного.
Там, где молодость берет напором, старость помогает мудрым советом.
Трус умирает десять раз; бесстрашный только однажды.
Тучи соберутся – то будет дождь, народ соберется – то будет сила.
У большого дерева и тень большая.
У маленького человека господ много, у коня усталого колотушек много.
У плохого стрелка всегда виноват лук.
У себя береги честь рода; на чужбине – честь родины.
У сплетника язык всегда занят, у труженика руки всегда заняты.
Уважай старших, но умей уважать и младших.
Умел взлететь – умей и сесть.
Упущенная рыба всегда большая.
Хороший конь держит шаг, хороший человек – слово.
Хороших собак хозяева держат на привязи; хороших людей князья держат в темнице.
Хочешь познать человека – смотри на его характер, хочешь детей узнать – смотри на их игры.
Чабан иногда может знать то, что неизвестно ученому.
Человек бережет честь, павлин бережет хвост.
Человека украшает не одежда, а знание.
Чем ронять слезы, крепче сожми кулак.
Черепаха приносит тысячу яиц и молчит, а курица приносит одно и кудахчет на весь мир.

Пословицы и поговорки в сегодняшние дни. как и прежде, в широком употреблении. Одни, устаревшие, выходят из разговорного обихода, другие, новые, возникают, живут в народе.

В монгольском фольклоре богато представлены загадки. Загадка, будучи иносказательным изображением какого-либо предмета или явления, имеет большое воспитательное значение.

В их основе лежит принцип оживления неодушевленной природы, сравнение ее с жизнью человека, животных.

Когда ревет олень в синеющей горе,
Огонь вспыхивает у истока ручья.
(Гром и молния)

Это сравнение, восходящее к анималистическим представлениям древних людей. Гром сравнивается с ревом оленя, а молния – со вспышкой огня.

Заговоры и заклинания по сравнению с другими жанрами фольклора теперь уже редко встречаются. Они отживают свой век.

Наряду с жанрами, характерными для других народов мира, в Монголии имеются и свои оригинальные, национальные формы устного поэтического творчества. К ним можно отнести, например, юролы, магталы, шаманские призывания и многие другие виды обрядовой поэзии.

Юролы и магталы очень близкие жанры как по форме, так и по содержанию. Юрол обращается к будущему, в то время как магтал – к настоящему.

Юролы – благопожелания, восхваления слагаются в стихах экспромтом, произносятся по самым различным поводам: при свадьбе и новоселье, при выделке войлока и стрижке волос младенца. Без преувеличения можно сказать, что ни один обряд не обходится в Монголии без юрола.

Магталы – импровизируют в честь выдающихся борцов, для восхваления лука и метких стрел, пяти видов скота. Магталы, как и юролы, произносятся речитативом. Юролы и магталы живучи, появляются их новые и новые образцы.

К магталам примыкают славословия (пол) скакунам и борцам-победителям в состязаниях, проводимых во время национального праздника надам. В них восхваляются в торжественно-приподнятом тоне скорость беговых лошадей, сила и находчивость борцов.

Триада является своеобразной, оригинальной формой монгольской загадки. Вопрос задается в краткой традиционной форме: «Что в мире три быстрых, трудных, далеких». На это отвечают стихами, состоящими из трех или четырех строк. Например, на вопрос, «что в мире три богатых», отвечают:

Земля богата корнями,
Небо – звездами,
Море – водой.

Триада может быть и в форме поговорки:

«Три богатства есть в мире: богат тот, у кого стад много; еще богаче тот, у кого детей много; но богаче всех тот, кто знанием богат.

Три вещи в мире опасны: нож в руках ребенка, власть в руках глупца и лесть в устах подхалима.

Три презренных есть в мире: презрен тот, кто трудностей страшится; презрен тот, кто смерти боится; но всех презреннее – подхалим».

В старом монгольском фольклоре имелись и так называемые призывания – довольно большого размера стихи, произносимые в форме интонационно-четкого речитатива шаманами или шаманками при камлании для того, чтобы призывать своих гениев-хранителей.

Первое упоминание о народных песнях содержится в знаменитой летописи XIII в. «Сокровенное сказание».

Песня, притом народная, была неизменным спутником жизни кочевника. Безвестные певцы складывали ее нередко в седле, во время долгих странствований, утомительных перекочевок, когда время измерялось отрезком пройденного пути и наездник становился наблюдателем медленно меняющегося ландшафта. Создавались песни во время самоуглубленных размышлений, при ежедневной пастьбе животных. Величаво-протяжная песня является классической формой и вершиной песенного творчества монгольского народа. Рождались песни в основном протяжные, длинные, где ощущались степные просторы, загадочность и красота природы. В них проглядывалось какое-то уныние, какая-то тоска души, мучимой неразрешенностью вопросов жизни.

Песня впитала безграничный простор монгольских степей, первозданную прелесть горных кряжей, величие диких таежных лесов. В ней красота родимого края и вод. Песня – звонкая, переливчатая, с мелодией, пробивающейся вверх до самого тончайшего фальцета и вдруг резко спадающей в нижний регистр до бархатно-низких тонов. Она прихотливо украшена трелями, фиоритурами. «Чудо протяжной песни трудно передать, ибо она таит в себе многие богатства поэтики, истории, этнографии, музыки, вокальной фонетики» (Кондратьев, 1970).

Величаво-протяжная песня требует от певца высокого мастерства и безупречности в технике пения, внутренней одухотворенности, большой художественной выразительности. Чтобы исполнить свою величаво-протяжную песню, певец должен обладать по крайней мере двухдиапазонным голосом.

Существует еще одна самобытная форма монгольского искусства – сольное двухголосное горловое пение («хомий»). Горловое пение достигается одновременным звучанием выдержанного звука в гортани и верхних нот мелодии, производимых кончиком языка. Здесь один и тот же артикуляционный аппарат одного человека выполняет, как музыкальный инструмент, две функции.

Некоторые исполнители горлового пения применяют оригинальные средства и способы для издания разных звуков. Так, при помощи небольшой чашки, дудки пли камышинки певцы придают особое звучание горловому пению, более богатому по тональности.

Ощущение тесной слитности с природой, с животными наложило свой отпечаток на поэтику безвестных песнотворцев. Каждое явление жизни – бытовая ли сцена, душевное ли переживание – соотносится с аналогичными по смыслу явлениями окружающего животного и растительного мира:

Улиастай – быстрая река,
Вплавь ее едва ль преодолею,
Приглянувшегося паренька
Я бы завлекла, да не умею.

В следующую песню, построенную по типу двухчленного параллелизма, в качестве исходной посылки вводится отрицательное сравнение, основанное на противопоставлении понятий:

Ни на валуны, ни на деревья
Лебедь не садится, не садится.
С парнем из далекого кочевья
Нам бы пожениться, пожениться.

Лирические песни скотовода разнообразны по своей тематике. Здесь и пейзажные зарисовки, и жанровые картинки, передающие быт народов, и особенно часто горестные сетования влюбленных, живущих в разлуке не по своей воле.

Монгольские женщины по сравнению с женщинами исламского Востока имели больше свободы. Это нашло отпечаток и в песнях:

Пятнадцатидневная луна –
Яркий в небесах ночных светильник,
Девочке пятнадцать лет, она
Для родителей своих – светильник!

Хоть луна и тает в вышине,
Для вселенной всей она – светильник,
Даже если тридцать лет жене,
Для семьи своей она – светильник.

И луна, хотя идет на нет,
Ночью для вселенной всей – светильник,
Женщина, хоть и на склоне лет,
Для родных своих детей – светильник.

Песня утверждает заслуженное право женщины на уважение в семье. Дочь, потом жена и мать, она не вещь, а «светильник» для всех близких.

Влюбленные, желавшие пожениться, часто не могли рассчитывать на то, что им удастся соединить свои судьбы. Так возникали многочисленные драмы:

Конь гнедой мой на дороге скор,
И мое ружье других не хуже,
Поскачу за милой Сийлен-бор,
Чтобы ей не быть с постылым мужем...

Был скакун мне верен до сих пор,
Крепок круп его и быстры ноги.
Отобью, спасу я Сийлен-бор,
Поцелую прямо на дороге.

В песнях образ коня традиционен и буквально почти обязателен для монгольской поэзии, и это неудивительно, потому что конь – гордость кочевника, его радость, предмет неусыпных забот. О чем бы ни думал и ни пел наездник, он обязательно вспомнит о коне и любовно расскажет о нем или прямо обратится к нему как к самому близкому существу. Он или она почти всегда сравнивали коня со своими возлюбленными:

Изо всех коней в загоне
Конь тот сивый выделяется,
Изо всех парней в хотоне
Мой красивый выделяется...

Разоблачая нарушение обета безбрачия, установленного ламаизмом, песни высмеивали служителей «желтой веры»:

Серого сукна халат
Пышет травным духом.
Лама, хоть и староват,
Пахнет молодухой...

Краденый верблюд иной
Может быть ненужным.
Ходит лама в час ночной
К женщинам замужним.

Многовековая, сложная судьба народа по-разному отражалась в песнях. Многие особенности быта, миросозерцания, семейного уклада определялись и кочевым образом жизни, и социальными условиями. В песне караванщика говорится:

Путь далекий преодолевающие,
По пескам и по камням шагающие,
О верблюды верные мои!

На горбах нелегкий груз таскающие,
Силою великой обладающие,
О верблюды верные мои!

Вы идете вдаль, и я шагаю,
Я свои кочевья вспоминаю,
О верблюды верные мои!

Что без вас бы делал я, не знаю,
Счастье, что я вами обладаю,
О верблюды верные мои!

Мы идем чужим и отчим краем,
По камням и по пескам шагаем,
О верблюды верные мои!

Путь неблизкий преодолеваем,
Тут мы продаем, там покупаем,
Всех мы кормим, всех мы одеваем,
О верблюды верные мои!

Образцы музыкальных инструментов Монголии

1 – туба монгольская, 2 – флейта, 7 – «бишгур» усовершенствованный, 8 – морин-хур, 9 – труба из раковины, 10 – рожок пастуший, 11 – охотничий рог, 12 – морин-хур контрабасовый, 13, 14 – барабаны

В монгольских песнях ощущается особенно бережное отношение к потомству, которое в свою очередь на всю жизнь сохраняло чувство глубокого уважения и благодарности к старшим. Отсюда и обилие песен, трогательных в своей удивительной непосредственности.

Песня всегда была надежным другом монгола – она помогала ему в беде, была верным спутником его радости. В песнях отражались поэтические грезы народа, его страдания и надежды.

Музыкальное творчество монгольского народа подразделяют на четыре группы: песенно-инструментальное, инструментальное, сказочно-эпическое и песенное.

Народные песни исполняются на многочисленных инструментах. Это бамбуковый свисток, издающий мелодичный звук, – «хулсан хур», род варгана – «тумэр хур», род дудки – «цур». Это восьмигрупповые, т. е. состоящие из металлических, каменных, деревянных, кожаных, струнных, бамбуковых, тыквенных и глиняных инструментов. Из них составлялся нередко большой оркестр, в котором участвовало иной раз до 412 музыкантов (Бадрах, 1960).

Богатство репертуара народной инструментальной музыки дополнялось также различными музыкальными наигрышами и пьесами, подражающими голосам птиц, животных и выражающими различные эмоциональные переживания (например, «Хар хур шуву» – ток тетерева, «Сариг цаган ингэ» – жалобный плач верблюдицы, потерявшей верблюжонка) или имитирующими природные шумы (например, «Ийвэн голын урсгал» – течение р. Иван).

Имеются и такие наигрыши, темы которых связаны со скотоводством, например «Жоро морины явдал» (иноход), «Балчин хэрийн яв-дал» (грациозный аллюр гнедка), «Хонь хурга нийлулэх» (зов матки и ягнят), «Унэ тугал мерулэх» (зов матки и телят), «Ингэ буйлу-лах» (рев верблюдицы). Эти наигрыши, как правило, исполняются на монгольской дудке и струнном «морин-хуре».

«Морин-хур» – народный двухструнный смычковый музыкальный инструмент, распространенный у монголов с древнейших времен. Почти каждая семья в прошлом имела этот инструмент. Разные виды соревнований (скачки, борьба, стрельба из лука) непременно сопровождались игрой на морин-хуре.

Морин-хур изготовлялся народными умельцами из дерева, конского волоса и брюшины животных. Гриф украшался резной лошадиной головой. На этом инструменте исполнялись «юролы» (восхваления), посвященные коню, победителю скачек. Сказания, сказки, а также сольные песни исполнялись в сопровождении морин-хура.

Не случайно об этом любимом народном инструменте слагались легенды и сказания. В одной легенде говорится, что когда-то в древности пастух-коневод охранял свою Родину от иноземных врагов. Был у него добрый, быстроногий конь, который всегда выходил победителем на скачках и никогда не подводил хозяина. Злой человек убил коня. В память о нем пастух создал инструмент. Гриф его вырезал в виде головы коня, струны сделал из волоса своего любимца, обтянул инструмент его брюшиной и заиграл мелодию, в которой слышался бег скакуна.

На морин-хуре и других инструментах исполняют не только старинные народные мелодии, но и произведения современных композиторов и композиторов-классиков. Этот древний инструмент вошел и в современную жизнь. Напев морин-хура дорог каждому монголу. Так, музыканты успешно исполняют на нем партию виолончели в таких произведениях, как «Думка» Шумана.

Из других народных музыкальных инструментов Монголии назовем здесь наиболее распространенные: лимбэ – духовой инструмент, форма и звук которого напоминают флейту. Он отличается сильным, резким звуком; цур – имеет звук, по характеру несколько сходный со звуком кларнета; бишхур – звук извлекается через камышовую трость; хучир – четырехструнный инструмент, длинный гриф которого упирается в овальный ящик, обтянутый змеиной кожей. Хучир имеет шелковые струны; шанзы – щипковый инструмент, имеющий сверху очень длинную шейку, а снизу овальной формы резонатор, на котором натянута кожа гремучей змеи. Три струны, изготовленные из сушеных и обработанных кишок животных, натянуты на гриф. Шанзы используется главным образом для аккомпанемента. Извлекать звук можно пальцами, но профессионалы-шанзисты предпочитают играть полой бамбуковой трубочкой. Диапазон звучания шанзы – более трех октав; еочин – щипковый инструмент. Звук производится ударом о струны тростниковыми палочками с утолщениями на концах. Звук еочина очень нежен. Корпус этого музыкального инструмента изготавливают из ароматного сандалового дерева, в виде плоского ящика трапецевидной формы, на который мастер натягивает 16 металлических струн; ухэр бурэ – духовой инструмент, достигающий трех метров в длину. Звук извлекается при помощи медного мундштука.

Ударные инструменты – гонги, большой барабан, малый барабан, различные тарелочки, например, дынчики – медные тарелочки, настроенные хроматически и нанизанные на металлические стержни. При ударе металлической палочкой звенят как колокольчики.

Кроме перечисленных музыкальных инструментов имеется еще около двадцати различных инструментов, которые в виде оркестра использовались главным образом ламами во время различных религиозных церемониалов и во время богослужения («цам», «Майдар эргэх»).

В «Сокровенном сказании» есть упоминание о танцах, производимых вокруг шаманского дерева (саглагар мод). Известно, что шаманы исполняли свои танцы для духов не только в их жилищах, но и на открытом воздухе, например вокруг так называемых шаманских деревьев (удган мод). Древнемонгольский хоровой танец, исполнявшийся вокруг подобных деревьев, вероятно, трансформировался в современный бурятский ёхор.

При дворах ханов в торжественных случаях исполнялись различные танцы монголов и других народов, в которых участвовало до сотни танцоров и танцовщиц и такое же количество музыкантов. Литературные тексты сохранили нам описания костюмов артистов, музыкальных инструментов (Ринчен, 1958). Среди них были и шаманские танцы.

Фольклор сохранил сведения о старинных танцах – тетеревидной, журавлиной плясках, танце перепелки и ястреба, изюбра и марала, ворона и т. д. Некоторые из них, а также танец царь-птицы (хан-гарид) были использованы ламами для организации религиозных мистерий – «цам». На западе Монголии танцы «ак-сал», «биелэх» приспособлены для исполнения в юрте. В этих народных танцах представлены элементы театрального действия («биелэг» – танец тела). «Биелэг» – это и мелодрама. Он чаще всего исполняется под аккомпанемент морин-хура, тобшура, а также губного инструмента (Оюун, 1974).

Танцевальное искусство Монголии в наши дни шагнуло далеко вперед и, используя традиционное наследство, откликается на события современной жизни.

В некоторых современных танцевальных композициях изображается шустрая, веселая доярка, которая посредством хореографической пластики показывает и умелую хозяйку, которая готовит обед, и искусную вышивальщицу, и смелого охотника, и заботливого пастуха. Монгольские танцы всадника – тончайшее искусство, которое могло зародиться лишь у людей, всю жизнь пользующихся лошадью. Поэтому не случайно эти танцы быстро распространяются и в других странах.

1, 2, 3, 4 – «чонгурыи, 5, 6 – скрипки, 7,8 – трехструнные домбры, 9 – кобза, 10 – морин-хур, 11 – сад, 12 – лютня, 13 – тамбурия с ручкой, 14 – тамбурия обыкновенная, 15 – двойная тамбурия с ручкой, 16 – тамбурия продолговатая, 17 – тройная тамбурия с ручкой