К вопросу о панмонголистском движении.

Явления недавнего (просоветского) прошлого и события отдаленных эпох конца ХТХ — начала XX вв., такие как: движение за объединение всех монголоязычных этносов в одно государство (по -пытка реализации идей панмонголизма), традиционное русско (советско)—китайское соперничество из-за Монголии, в той или иной степени проецируются на состоянии русско-монгольских и монголо-китайских отношений и сейчас.
 

В то же время, можно констатировать, что история возникновения, развития этого вопроса изучена крайне неудовлетворительно и представляет, несомненно, научный интерес. Тем более, что сама идея, имеющая глубокие исторические корни, продолжает жить. Панмонголизм — это, прежде всего, религиозно-правовое, этно-региональное движение за объединение всех монголо-язычных народов, создание «Великой Монголии» и возрождение традиций империи Чингисхана.
 

Панмонголизм является исторически закономерным движением, оформившимся в начале XXв., и направленным на объединение и создание единой, независимой Монголии из частей Внутренней и Внешней Монголии, Барги (область в Маньчжурии), Тувы, Бурятии. Состав участников Монгольского объединенного государства мог варьироваться в зависимости от исторической обстановки или иных причин, но главная идея — объединение Внутренней и Внешней Монголии присутствовала всегда. С XXVII в. после включения Монголии в состав Китая и усиление роли ламаизма, панмонголизм приобретает черты теократического и антикитайского движения.
 

Впервые панмонголизм, как реальное политическое явление, проявил себя в ходе событий 1911 —1912 гг. Фактически это была первая попытка монгольской элиты реализовать панмонгольские лозунги в полном объеме. 11 декабря 1911 г. князья и высшие ламы Халки (область во Внешней (Северой) Монголии) провозгласили независимость Монголии. Из г. Урги во все монгольские земли Китая были посланы гонцы с письмами—обращениями, в которых монгол призывали объединиться и присоединиться к независимой Халке. Довольно быстро откликнулись монголы области Барга и Маньчжурии. В январе 1912г. они провозгласили независимость и объявили о присоединении области к Халхе.
 

Во Внутренней Монголии роль руководителя антикитайского движения взял на себя князь одного из хошунов (территориально—административная единица Внутренней Монголии) — Удай. В связи с началом восстания министр иностранных дел России С.Д. Сазонов сообщал: «Мы относимся не сочувственно к движению от Китая Внутренней Монголии и не будем содействовать распространению сказанного движения (1).
 

В августе 1912 г. часть территории Внутренней Монголии охватило национально—освободительное восстание под руководством князя Удая. Но уже в начале сентября восстание было жестоко подавлено китайскими властями. Основной причиной неудачи являлось значительное влияние Китая на Внутреннюю Монголию, а так же отказ русских войск от помощи, плохая подготовленность: малочисленность войска, слабое вооружение.
 

Провозглашение независимости Монголией оказало серьезное влияние на урянхов (население Тувы).
 

В феврале 1912 г. они изгнали со своей территории всех китайских купцов, а после стали просить покровительства и помощи у Урги. В свою очередь, в мае 1912 г. китайский парламент принял декларацию о принадлежности Урянхайского края (Тувы) к западной Монголии, Которая находилась под властью Китая. Серьезный удар по надеждам урянков на присоединение к Халхе нанесла русско-китайская декларация по монгольскому вопросу, подписанная 5 ноября 1913 г. По декларации во Внешнюю Монголию вошла Халка и Кобдоский округ (в западной Монголии). Монгольское правительство собиралось поставить урянхайский вопрос на тройственных русско-китайско-монгольских переговорах в Кяхте. Однако проблема была решена российским правительством до открытия Кях-тинской конференции. Заведующий пограничными делами Усинского округа (фактически Урянхайского края) А. Церерин провел такую энергичную работу в этом регионе, что уже в апреле 1914г. Николай II «согласился» принять под покровительство России Урянхайский край.
 

25 мая 1915 г. в г.Кяхте состоялось подписание тройственного соглашения. По соглашению Маньчжурия становилась автономной Монголии должна была охватывать «области, находящиеся в ведении китайского амбаня в Угре, дзян—дзюня в Улясутае и китайского амбаня в Кобдо»2, т.е. всю Халху и Кобдоский округ, о территории Внутренней Монголии речи не шло.
 

Т. о., значение событий 1911 — 1915 гг. на окраинах территории Китая можно оценить в том, что не смотря на усиление влияния Китая (торгово-экономического и политического) на монгольские земли в 1905—1910 гг., монгольская элита сумела не только противостоять движению с севера и юга, но и возродить средневековую идею панмонголизма и превратить ее в действенное средство борьбы за монгольскую государственность и суверенитет. С другой стороны события этого периода вскрыли серьезные разногласия между Петербургом и Ургой. Об одной из главных целей монгол — идеи объединения — глава российского правительства писал начальнику Заамурского округа: «...Россия не будет отстаивать независимость этой части Монголии»3, ставка делалась только на Халху.
Особенностью международной деятельности Урги послекяхтенс-кого периода было то, что первая волна активности (реализация панмонгольской политики, объявление независимости) прошла, а

новый подъем еще не наступил. Прагматичный подход Кяхты возымел свое действие, и монгольское руководство не шло в 1915— 1917 гг. на явные нарушения тройственных обязательств, хотя и поддерживало постоянные контакты с другими монгольскими территориями.
 

Советская внешнеполитическая деятельность в отношении Монголии в докоминтерновский период (ноябрь 1917 — март 1919 гг.) началась с того, что в апреле 1918 г. в Сиббюро была разработана инструкция по организации революционной работы в Монголии. Т.о., Пплитика советского и царского правительства на Востоке различалась, прежде всего, в целях. Задачей второго было сохранение паритета сил с крупными державами на Востоке (прежде всего с Китаем), создание своей точки опоры в этом регионе. Для советского руководства приоритетом, по крайней мере, в первые годы, была задача реализации идеи мировой революции, в русле этой политики советским агитаторам предлагалось всемерно поддерживать традиционные национальные движения, в том числе, панмонголизм в Монголии.
 

Второй подъем в данном направлении был предпринят в 1919г., однако инициатива объединения была в руках Японии и главарей белого движения (Семенова, Унгерна). Для них панмонголизм был удобным средством утверждения в Центральной Азии, а для Японии объединенная Монголия — решительным шагом при дальнейшей экспансии на материке.
 

25 февраля 1919 г. в Чите открылся панмонгольский съезд представителей Бурятии, Внутренней Монголии и Барги. На съезде было провозглашено создание Великого Монгольского Хурала со столицей в г. Хайларе (Внутренняя Монголия)
 

В целом, события периода 1911 —1919 гг. явились звеньями одной цепи — проявлениями процесса национальной и государственной «эмансипации» малых народов Востока в 1-ой четверти XX в.
В коминтерновский период (март 1919—1931 гг.) были сформулированы основные дипломатические аспекты политики Советского Союза; в его интересах было, в первую очередь, возрождение Барги, Внутренней Монголии, а не воссоединение, т. к. это создало бы для Союза государственный буфер, простирающийся с запада на восток на 3,5 тысяч верст, который, в случае осложнений с Китаем,

не позволил бы ему быстро перебросить войска к русской границе. А т.к. колониальное положение Монголии было выгодно Китаю, то советское правительство старалось принять все меры к возрождению автономии Монголии.
 

Основой для развертывания революционного движения явилась идея панмонголизма, это дало бы «...положительный материал к... побуждению национального самосознания монгол» (4).
 

В первые в оформленном виде монгольские революционеры изложили свою внешнеполитическую программу в августе 1920 г. в ходе переговоров с советской делегацией в г. Иркутск. Здесь же Данзан (руководитель делегации) изложил свою панмонгольс-кую программу, совпадавшую с традиционными подходами «старого» теократического руководства. Эта же идея была обозначена в «Платформе» (программа МНРП), принятой 1—3 марта 1921 г. в г. Кяхте.
 

Учитывая вышеперечисленные сюжеты нетрудно проследить их связь с монгольской революцией 1921 г., ведь на самом деле в основе революции лежали два противоречивых обстоятельства: 1) традиционное стремление монгол к суверенитету и независимости на основе панмонгольской концепции; 2) внешнее влияние Советской России и Коминтерна.
 

После революционных событий 1921 г. Монголия разворачивает активную политическую деятельность в Туве, Бурятии, Внутренней Монголии. Но в этом вопросе она не находит поддержки у советской стороны, т.к. ее правительство опасалось столкновения с сепаратистскими настроениями на своей территории (Бурятия, Тува). Пытаясь провести идею панмонголизма на официальном уровне, в конституцию МНР был включен пункт о том, что одной из задач внешней политики является «Объединение монгольских племен в единое, свободное государство, способное защитить религию и интересы народа»5.
 

Одним из событий, всколыхнувшим не только внутренний Китай, но и национальные окраины была китайская революция 1925-1927 гг.
 

Осенью 1924 г. заметно обостряется обстановка на монгольской границе с Синьцзяном. Часть населения Западной Монголии (в основном казахи и киргизы), недовольные мерами Урги по «собиранию» монгольских племен ушла на территорию Китая.
 

В декабре 1924г. уполномоченный Коминтерна в Монголии Т. Рыкулов предлагает Москве рассмотреть примерный план деятельности Коминтерна в китайских национальных окраинах. Но советское руководство считало преждевременным открытое вмешательство монголов в китайские дела, что ярко проявилось в баргутском вопросе. Баргуты (население Тувы) поставили перед ЦК. МНРП вопрос о проведении совместного восстания в Барге, на что советские представители (имевшие большое влияние на членов МНРП) заявили: «... учитывая их прошлогодний ляпсус, когда Монголия заключила с баргутами секретное солашение..., СССР ни какой реальной помощи и руководства в этом деле оказать не сможет»6. А с другой стороны, нужно отметить, что в конце 1924 — начале!925 гг. руководство Коминтерна изучает возможность нанесения удара в тыл маньчжурскому наместнику Чжан Цзолиню через Баргу. Для этой цели предполагалось использовать князей Барги, т.к. баргинская элита может придать движению традиционно-исторический характер.
 

Отличием этого периода является то, что традиционная панмонгольская идеология удивительным образом соединяется с революционными лозунгами, превращаясь в своеобразный «революционный панмонголизм». Поражение китайской революции и сил, ориентирующихся в Китае на Коминтерн в 1927г., изменило политику НКИД Советского Союза. Ее новый вектор можно охарактеризовать заявлением в Монголии А.Н. Васильева: «Линия НКИД такова, чтобы не ссориться с китайской общественностью. Поэтому полпредство СССР в Монголии всячески сдерживает революционно настроенные элементы среди монгол, уговаривая их воздержаться от шагов, которые могли бы вызвать антикитайское движение».
 

Эта линия отходит от задач панмонгольского движения, но в то же время Коминтерн и МНРП отказывается от непродуманной тактики разжигания «революционного пожара» во Внутренней Монголии, перейдя к более взвешенной тактике. А причина такого поворота была серьезнее революционизации Китая — паназиатские планы Японии.
 

Решение монгольского вопроса японские военные круги считали приемлемым в следующей форме: 1) вытеснение советского влияния посредством монгольских князей из Северной Монголии; 2) объявление объединенной Монголии независимой от Китая; 3) создание буферного государства в составе всей Монголии.
 

В связи с этими планами Японии инструкция ИККИ от 2 февраля 1928 г. прямо говорила о необходимости борьбы с панмонголизмом. VII съезд МНРП (октябрь—декабрь 1928 г.) дал оценку панмонголизма, как «узкого и опасного национализма» (8); причем такое (официальное) отношение не изменилось и с началом Второй мировой войны.
 

Самая главная проблема Монгольского государства (международно-правовое оформление) была окончательно решена в августе 1945 г., когда был подписан договор о дружбе и союзе между СССР и Китаем и состоялся обмен нотами МИД Китая и НКИД СССР по вопросу о государственной независимости МНР. Причем монгольские руководители пытались обратить внимание советских представителей на определенное расхождение в нотах: Китайский МИД говорил о «существующих границах МНР», а Советский НКИД — о «территориальной целостности МНР», тем самым СССР давало надежду монголам на скрытую поддержку их притязаний на Внутреннюю Монголию. Однако, ялтинские договоренности союзников о «статус-кво» (т.е. китайский вариант) МНР, а также отрицательная реакция Москвы на идеи панмонголизма не позволили в 1945 г. монгольскому руководству во главе с X.Чайлбасаном реализовать свои планы в отношении внутримонгольского региона. Последний, несмотря на этническую общность с МНР, в 1945 г. продолжал оставаться частью Китая.
 

Анализ истории русско (советско)-китайских отношений по монгольской проблеме позволяет выделить два основных уровня собственно монгольской политики — межгосударственной и этно-региональной. Если на первом Монголия являлась в основном объектом политической и другой активности России и Китая, то на втором, она была активным субъектом, проводившим в рамках той или иной идеологической доктрины собственную линию относительно Внутренней Монголии, Тувы, Бурятии, Тибета и других сопредельных этнорегионов. Как справедливо отметил историк Ч.Э. Зиглер: «Ни российским, ни китайским государственным интересам не соответствует идеи панмонголизма. В Китае боятся вредного влияния Улан-Батора на Внутреннюю Монголию, а в Москве — на Бурятию, Туву, Калмыкию»(9).
 

Тем не менее, панмонгольское движение носило, несомненно, прогрессивный характер для монголов в тот исторический период, что подтверждается актуальностью этой идеи в наше время.

ПРИМЕЧАНИЕ

1. Белов Е.А. Антикитайское восстание князя Удая во Внутренней Монголии (1912г.) //Восток. 1996. №3. С. 40.

2. Лузянин С.Г. Россия—Монголия—Китай в первой половине XX в. М., 2000. С. 59.

3. Белов Е.А., Лузянин С.Г. О концепции монгольского вопроса в «Истории Монгольской Народной Республики» // Восток. 2000. № 1. С. 42.

4. Лузянин С.Г. Россия—Монголия—Китай в первой половине XXв. М., 2000. С. 89.

5. Там же. С. 120.

6. Там же. С. 131.

7. Там же. С. 132.

8. Там же. С. 160.

9. Там же. С. 28.

Н.Е. Дьяченко
Барнаульский государственный педагогический университет
Оригинал статьи //new.hist.asu.ru/biblio/V3/185-192.pdf