Хубилай хан. Пятый монгольский великий хан, внук Чингисхана.

ИНФОРМАЦИЯ ТУРИСТАМ

ЛЕГЕНДАРНЫЕ ЛЮДИ МОНГОЛИИ

ХУБИЛАЙ ХАН
(1215-1294)

Пятый монгольский великий хан (с 1260 г.). Чингизид, внук Чингисхана, сын Толуя и его жены Соргахтани-бэги.
 

Смерть Толуя в 1231 году открыла для Соргахтани новую главу в ее жизни — в качестве его вдовы, в сердце расширяющейся империи. В монгольском обществе вдова богатого человека по традиции управляла владениями мужа, пока ее старший сын не вырастет достаточно, чтобы принять это бремя на себя. В данном случае ее старшему сыну Мункэ был уже 21 год, но Угэдэй все же предоставил Соргахтани длительные полномочия на управление наследием Толуя — своей семьей, армией, секретариатом и местным населением. «Все должно быть подвластно ей, вправе она приказывать и запрещать, связывать и развязывать, и никто недолжен отворачивать голов, не слушая ее приказа». По существу, Соргахтани стала царицей Монголии, хотя и осталась подданной своего хана. Судьба сделала ее независимой, и она, женщина сорока с лишним лет, оказалась достаточно сообразительной и честолюбивой, чтобы удержаться в этом статусе.
 

Ее здравый смысл хорошо проявился в том, как она воспитывала своих четырех мальчиков. Она позаботилась, чтобы они хорошо знали традиционные монгольские обычаи и отлично усвоили ясу Чингиса. Но империя была широка, и в ней существовало много вер. Поэтому у ее сыновей были учителя, преподававшие им основы буддизма, несторианства и конфуцианства, а позже жены, избранные по образу и подобию самой Соргахтани —напористые, динамичные, умные, гибкие и в высшей степени независимые, благодаря чему сохранялась та веротерпимость, которая была одной из наиболее удивительных черт правления Чингиса. Мункэ, старший сын, предпочел придерживаться традиционных монгольских верований, но был женат на несторианке; Хулагу, ставший впоследствии правителем исламской Персии, тоже женился на несторианке. Хубилай женился несколько раз, но спутницей на всю жизнь ему стала вторая жена Чаби, знаменитая красавица и истовая буддистка.

СТАНОВЛЕНИЕ ХУБИЛАЯ

В 1236 году, через два года после того, как Угэдэй завершил завоевание северного Китая, Соргахтани попросила у него в качестве своего личного удела часть провинции Хэбэй. Угэдэй поколебался, но недолго. Она указала, что эти земли все равно по праву принадлежат ей, поскольку их завоевал ее муж. Направляясь туда, она и ее семья, включая 21-летнего Хубилая, увидели страшное опустошение, учиненное монгольской военной машиной: заброшенные хозяйства, заросшие поля, опустевшие деревни, беженцев. Благодаря предвидению Чингиса и примеру Елюй Чуцая она увидела возможность увеличить свое личное богатство вдалеке от разоренных монгольскими вторжениями областей вокруг крупных городов.
 

В том же году Хубилай получил собственное владение в 100 км к югу от материнского, область примерно в 10 000 дворов. Слишком юный, чтобы интересоваться хорошим управлением, он сперва предоставил местным чиновникам полную свободу рук — с предсказуемыми последствиями: ростом налогового гнета, коррупцией, не услышанными протестами, бегством в иные края тех, у кого хватало сил и энергии, и трагическим снижением как налоговой базы, так и налоговых поступлений. Потрясенный таким поворотом событий — или, возможно, реакцией на них матери, —Хубилай приказал провести реформы. Были призваны на службу новые чиновники (в том числе Ши Тянь-цзе из имения матери), а налоговые законы пересмотрены. Через десять лет народ вернулся в свои прежние дома. Хубилай усвоил важный урок по части делового управления.
 

После смерти Угедея, в конце 1241 года, его вдова Туракина, взяв управление империей в свои руки, проигнорировала волю мужа и стала всячески стараться возвести на трон своего старшего сына Гуюка, которому исполнилось уже 35 лет. В одиночку он добиться престола не мог, поскольку вырос болезненным созданием, столь же склонным к пьянству, как и его отец. С помощью разных доводов и подарков она перетянула на свою сторону большую часть семьи, но Бату убедить не смогла. Тот, сославшись на подагру, отказался приехать на курултай—большое собрание царевичей-чингисидов, на котором полагалось избрать следующего хана.
 

Задержки продолжались пять лет, и все эти годы Туракина постоянно укрепляла позиции своего сына с помощью интриг и взяток. Лишь весной 1246 года, состоялся курулай во время которой царевичи скрепя сердце предложили трон Гуюку, который, после трех традиционных отказов, принял его. Общими усилиями Гуюк и Туракина выжали из собравшихся царевичей клятву в дальнейшем передавать трон прямым потомкам Угэдэя. Это, по сути дела, сводило на нет завещание самого Чингиса, где специально оговаривалось, что должно произойти в случае, если прямые потомки Угэдэя окажутся непригодными править.
 

Самым недовольным из всех был Бату. Он с неохотой ехал на курултай, да и тронулся в путь слишком поздно: Туракина сумела закрепить наследование престола за своими потомками еще до его прибытия, когда он и его армия находились более чем в тысяче километров от Каракорума. Но ропот недовольных не стихал. Гуюк был отнюдь не самым удачным выбором. Гуюк заподозрил мятеж. Собрав собственную армию, он выступил в поход на запад, навстречу войску Бату. В апреле 1248 года две армии практически изготовились к схватке на берегах озера Балхаш, когда Гуюк, всегда болезненный, а теперь еще и изнуренный путешествием, умер — возможно, от яда, возможно, в бою, но вероятнее всего, от болезни.
 

Бату, вполне довольный собственной империей в южной России, отнюдь не стремился продвинуться в новые ханы и был в долгу перед Соргахтани за оказанную услугу. Поэтому он мигом превратил свою армию в курултай и предложил передать престол старшему сыну Соргахтани, своему другу Мункэ. Конечно, в столице сыновья Гуюка под руководством своей матери возражали, и все учредили собственные дворы, как, например, предпочтенный Угэдэем внук Ширэмун. Империя снова оказывалась разодранной на части. Вдове Гуюка Огуль-Гаймыш следовало, по традиции, стать регентшей, пока ее старший сын не начнет править. Но ее сыновья — внуки Угэдэя — были слишком молоды. Тут народ вспомнил слова Чингиса: если потомки Угэдэя окажутся негодными в правители, то нового хана следует избрать из других ветвей, то есть из потомства трех других сыновей Чингиса. Однако улусы двух из них (Джучи и Чагатая) находились столь далеко, что их наследники выбыли из состязания. Это оставляло претендентами на престол детей Соргахтани — потомков самого младшего сына Чингиса, Толуя, унаследовавшего отцовский юрт — собственно Монголию.
 

Мункэ, мужчина почти сорока лет, был хорошим и вполне подходящим выбором. Он тоже командовал одной из монгольских армий в походе на запад в 1238–1241 годах, в ходе которого сжег Киев и уничтожил венгров в битве при Мохи. Более того, у него были два младших брата, которые тоже являлись опытными полководцами, и они сыграют крайне важную роль, когда империя вновь приступит к выполнению своей предначертанной Небом задачи по установлению монгольской власти над миром. Спор этот  закончился в 1251 году, когда на курулае был избран Мункэ. Именно так Мункэ пришел к абсолютной власти, и именно так, благодаря Соргахтани и изрядной удаче, ветвь Толуя перехватила власть у ветви Угэдэя.
 

Мункэ привнес новую энергию в выполнение возложенного Чингисом на потомков священного долга — добиться вселенского господства. Начал он с вихря реформ и планов дальнейшей экспансии. Эти два направления деятельности сошлись: возобновление завоеваний объединит его разрозненный народ — но только в том случае, если все прекратят тянуть одеяло на себя и начнут трудиться вместе; а для этого требовалось употребить власть на основе точного отчета о доступных средствах. Поэтому будет проведена перепись населения (на самом деле несколько переписей), охватывающая всю империю.

ПОХОД ХУБИЛАЯ НА ЮГ

На основании всех реформ Мункэ, был произведен такой рывок вперед, какого империя никогда раньше не видывала. Мункэ поставил младших братьев и других родственников во главе отдельных кампаний. Хулагу двинулся на запад, глубже в исламский мир. Сам Мункэ и Хубилай занялись окончательным завоеванием китайского юга — империи Сун. Третье наступление, мелкое по сравнению с первыми двумя, имело место в Корее под командованием племянника Чингиса Джучи-Хасара. У руля этой экспансии стояла триада братьев — Мункэ,Хулагу и Хубилай — с Мункэ на острие и двумя его братьями в качестве правого и левого крыльев, запада и востока, с задачами, являющимися зеркальным отражениями друг друга: распространить власть империи и своей семьи в мире ислама и в Китае.

В то же время Хубилай, научившийся у матери хорошей заботе о своем китайском владении, нанял мозговой центр из полудюжины китайских советников, большинство которых имело общие религиозные и интеллектуальные воззрения. Это подготовило их к работе с новым сюзереном, которому они предлагали советы, помогающие найти путь среди трех великих религиозных традиций Китая — буддизма, даосизма и конфуцианства, — в надежде вылепить из монгольских вождей хороших китайских правителей.

Хубилай также взял на службу лиц иных национальностей, так как очень старался сбалансировать свое прошлое и будущее, местные интересы и имперские, монголов, китайцев и тюрок. К примеру, для советов по части управления у него заведовала китайская команда, по части военных дел он полагался на монголов, а в качестве переводчиков и секретарей — на тюрок. Это была удивительно большая и разнообразная группа — где-то около двух десятков, теневой кабинет, тщательно подобранный на предмет политической сбалансированности, — до такой степени, словно Хубилай готовился управлять чем-то намного большим, нежели собственный улус.
 

Поэтому он вполне подходил для выполнения более широких задач, когда попросил Мункэ расширить его зону ответственности в северном Китае. Для такой просьбы была веская стратегическая причина — требовалось гарантировать надежное снабжение припасами оккупационных войск. Он положил глаз на богатые сельскохозяйственные угодья вдоль Желтой реки и ее притоков, в современных провинциях Шэньси и Хэнань, приблизительно между древней столицей Чаньань (Сиань) и более новым и недавно завоеванным Кайфыном. Однако Мункэ остерегся дать сразу всю столь большую территорию и предложил Хубилаю выбрать какую-то часть. После консультаций со своими советниками Хубилай выбрал район выше по течению на реке Вэй, территорию  величиной почти с половину Англии, тянущуюся от долины р. Вэй на юг до границы с империей Сун.
 

По части управления этими областями Хубилай следовал советам покойного Елюй Чуцая, разумной практике своей матери и имперской стратегии Мункэ. Он позволял крестьянам спокойно трудиться, облагал их справедливыми налогами, а также учредил «военные поселения» — колонии, предназначенные для снабжения войск. Это окупилось. Хубилай получил свою точку опоры— китайскую, но тем самым подогрел подозрения традиционалистов из степи в том, что он «окитаивается».
 

Хубилай глядел на юг, в сторону южнокитайской империи Сун, представлявшей собой куда больший вызов монголам, чем мир ислама. Фронтальное нападение на империю Сун через оживленную, широкую и хорошо защищенную Янцзы явно грозило полным провалом. Столь безнадежными делами монголыне занимались. Значит, Мункэ требовалось нечто, способное дать ему преимущество. Случилось так, что к юго-западу от империи Сун, за пределами ее границ, располагалось мелкое государство, способное, если его завоевать, послужить базой для открытия второго фронта.
 

Во главе операции был поставлен Хубилай, и очень вовремя. В 1252 году ему было 37лет, и ему еще никогда не приходилось нести ответственности ни за что, кроме своего удела. Его же брат и отец вели крупные кампании, когда им еще не исполнилось двадцати или в двадцать с небольшим. То была первая операция неопытного предводителя; поэтому Мункэ озаботился обеспечить Хубилая самой лучшей помощью в лице одного из самых опытных своих полководцев — Урянхадая, 50-летнего сына легендарного Субудая, завоевавшего при Чингис-хане половину Азии и значительную часть России.
 

Контролировавшее дорогу и темсамым торговлю между Индией (через территорию теперешней Бирмы) и Вьетнамом, Дали представляло собой узел из поросших лесом гор и соперничающих племен, куда, как знали с давних пор, крайне трудно проникнуть, не говоря уже об установлении власти над этим краем. Если Дали капитулирует, то уничтожать ничего не понадобится. Позже китайская«Юань-ши» («История династии Юань») поведает историю о том, как советники-китайцы сумели уговорить его во имя здравого смысла обуздать свою монгольскую душу, склонную от природы к насилию. Следуя обычной практике, Хубилай отправил вперед трех послов, предлагая Дали возможность капитулировать, однако главный министр Дали, правивший из-за трона Дуаней, казнил их. Должно быть, он был плохо информирован, излишне самоуверен или лишен всякого чувства истории — либо все это вместе взятое. Убийство послов было самым тяжким из дипломатических преступлений, публичной пощечиной, гарантирующей решительное нападение всеми имеющимися силами и непредсказуемые последующие ужасы.
 

Хубилай разделил свои силы на три колонны: одна двинулась на восток к Чэнду, сам Хубилай возглавил центральную колонну, а Урянхадай обошел горы с запада. Правитель Дали, Гао, собрал армию на Янцзы. Монголы, несмотря на препятствие в виде реки, не боялись переправляться, так как ранее успешно использовали для этого наполненные воздухом бурдюки. Под предводительством Баяна монголы переправились ночью и на рассвете атаковали Гао, вынудив его отступить к Дали.
 

Поскольку Урянхадай галопом подходил с севера по берегу озера, Дали оказалось отдано на милость Хубилая. Учитывая оказанное сопротивление и убийство послов, можно было предположить, что дальше последует тотальная резня в духе Чингиса. Однако Чингис отнюдь не был средоточием безжалостного варварства. Если он вырезал население городов, то главным образом с целью поощрить другие города к сдаче — когда город капитулирует сам, это уберегает от многих хлопот. В любом случае победитель получает достаточно добычи, но ему живется легче, если подданные благодарны за сохранение жизни, а не озлоблены проявленной жестокостью и вследствие этого склонны к мятежу. Здесь же не было никаких других городов, которые требовалось покорить. Поэтому Хубилай приказал проявить сдержанность, провозгласив, что не следует наказывать простой народ за провинности глупого руководства.
 

Все стало на свои места с необыкновенной легкостью. Казнивший послов главный министр и его подчиненные сами были казнены, но этим все и ограничилось. Царь стал марионеткой в руках чиновников Хубилая. Используя Дали в качестве военной базы, Урянхадай двинулся дальше на юго-восток «умиротворить»проживающие там племена, проник в современный северный Вьетнам, в 1257 году взял Ханой, а затем довольно поспешно отступил, столкнувшись с тропической жарой, малярией и энергичным сопротивлением. За четыре года монголы, почти не встречая сопротивления, совершили марш в обход всей западной границы империи Сун; теперь у них — точнее, у самого Хубилая — имелись все необходимые возможности для планирования следующей фазы войны с югом.

СТРОИТЕЛЬСТВО ВЕРХНЕЙ СТОЛИЦЫ

Вернувшись в свои китайские земли, Хубилай начал эксперименты с крупномасштабным управлением уделом, словно оттачивал мастерство, которое ему понадобится как будущему императору, который, широко расставив ноги, стоит сразу на двух мирах, монгольском и китайском. Его уделы начали меньше походить на поместья и больше — на миниатюрные царства, особенно его главное владение в долине Вэй. Хубилай уже опирался на два мира, и в 1256 году принял первое важное решение с целью сделать такое шаткое балансирование постоянным. Ему требовалась хорошая база, однако в его уделе не было достойного для этой цели города. Если он желал сохранить доверие своих новых китайских подданных, от которых теперь зависел его доход, ему нельзя было утверждать традиционные монгольские ценности, создавая город из юрт с передвижным дворцом. Поэтому он решил создать постоянную столицу.
 

Хубилай в общих чертах представлял, в каком районе должна находиться его столица, поскольку если он хотел равно утвердиться в двух культурах, диапазон выбора был не слишком велик. Столица должна была располагаться в пределах досягаемости от Пекина, именовавшегося в ту пору Чжунду — «Центральная столица», однако она должна была находиться в степи, на традиционной монгольской территории.

Советники Хубилая, выполнила предписанные ритуалы определили, где находится место, которое сейчас известно в англоязычном мире как Ксанаду. Имя, которое дал ему Хубилай,звучало как «Шан-ду», Верхняя Столица — в противоположность Да-ду (Пекину), ВеликойСтолице, какой он стал при монголах. Хубилай несколько остерегался называть свою новую резиденцию столицей, возможно, предпочитая делать вид, будто это всего лишь летний лагерь. Строить его пришлось три года, последующие три года он был известен под названием Кай-пин и переименован в Шан-ду только в 1263 году. Но столицей ему было предназначено стать с самого начала, хотя и предполагалось быть скорее резиденцией правительственной администрации и местом отдыха самого Хубилая.
 

Столица Хубилая, несмотря на свой рост, вызывала недовольство монгольских традиционалистов в Каракоруме, которые подозревали его в амбициозных планах и хищении налогов. Мункэ, услышав о этих разговорах, отправил инспекторов, которые нашли нарушения в деятельности Хубилая и казнили некоторых китайских чиновников. В ответ Хубилай отправил посольство, а затем явился лично, умоляя Мункэ о прощении. Эмоциональная встреча братьев привела к примирению, и Хубилай получил прощение, а инспекторы были казнены за подстрекательство к мятежу. Правда состояла в том, что двое братьев нуждались друг в друге. Сила Хубилая зависела от поддержки Мункэ — у Мункэ же возникла одна проблема, созданная 30 лет назад самим Чингисом.

РЕШЕНИЕ ВОПРОСА С ДАОССКИМИ И БУДДИЙСКИМИ ЛИДЕРАМИ

 В свое время на Чингис хана произвел сильное впечатление даосский монах Чань-чунь. Чингис освободил секту Чань-чуня от всяких оброков и налогов. Даосы, некогда младшие в иерархии религий, обрадовались и принялись эксплуатировать свое новообретенное богатство и статус, захватывая буддийские храмы. Богатство послужило чудесным источником вдохновения, и даосские секты сильно размножились. Буддисты возражали не менее бурно. Их группировка изрядно усилилась благодаря притоку лам из Тибета — региона, который вскоре тоже станет частью империи Хубилая. В 1258 году буддисты чересчур хорошо осознавали, сколь важны политические контакты, и отчаянно желали отомстить даосам.
 

Эту ссору следовало прекратить, иначе в северном Китае не могло быть никакой стабильности и никакой надежной базы, с которой можно заняться намного более важным делом вторжения в империю Сун. Ключом к решению обеих проблем был Хубилай. Поэтому в начале 1258 года на повестке дня у Хубилая стояла первоочередная задача созвать конференцию даосских и буддийских лидеров и столкнуть их лбами. Конференция вышла весьма напряженная. В Ксанаду приехали триста буддистов и двести даосов, которых держало врозь присутствие двухсот придворных чиновников и ученых-конфуцианцев. Председательствовал на ней сам Хубилай.
 

Хубилаю даже не потребовалось проявлять пристрастность: даосы, не привыкшие к диспутам, выглядели неубедительно. Пагба-лама, тибетский советник Хубилая, устроил старшему даосу допрос об аутентичности текста об «обращении варваров», утверждая, что Лао-цзы умер в Индии. Однако Сыма Цянь, выдающийся историк, не упомянул об этом, что означает, по мнению Пагба-ламы, что документ поддельный, а Лао-цзы скончался в Китае. Даосы, не имея доказательств, выглядели глупо. Хубилай дал им последний шанс — вызвать духов и доказать магические способности, но они не смогли.
 

Хубилай вынес приговор: входит буддизм, даосизм выходит. Семнадцать даосских голов обрили наголо, все копии поддельных текстов предписывалось уничтожить, 273 храма вернуть буддистам. Однако у него достало мудрости не проявлять мстительности, поскольку он знал, что не может позволить себе вызвать отчуждение среди многочисленных приверженцев Дао. Никаких казней — только возвращение «статус кво» начала века, до внезапного возвышения Чань-чуня три десятилетия назад.
 

Этот диспут окончательно скрепил возвращение благосклонности к Хубилаю. Он водворил мир твердым административным действием, проявив ум и умеренность. Все его одобрили, и он целиком посвятил себя следующей важной задаче — вторжению в империю Южная Сун.

ВТОРЖЕНИЕ В ИМПЕРИЮ ЮЖНАЯ СУН

Монголы занимали сильные позиции, имея армии, базирующиеся в Ксанаду (подначалом Хубилая) и Юннани, в северном Китае и на месте прежнего тангутского государства Си-Ся. Однако стоявшая перед ними задача была не просто тяжелейшей, но откровенно обескураживающей — настолько огромной выглядела разница между двумя сторонами.
 

Империя Сун была страной рек, лесов и гор, без каких бы то ни было открытых равнин, дававших преимущество монгольской кавалерии. Край между Желтой рекой24и побережьем считался тогда, как и теперь, житницей Китая. Его столица, современный Ханчжоу, называвшийся тогда Линань, была самым многонаселенным городом в мире, насчитывая 1,5миллиона жителей — больше, чем население всей Монголии.
 

Собственных ресурсов для такого предприятия у монголов не имелось. Для войны сюжными китайцами им надо было использовать китайцев северных. При практически бесполезной монгольской кавалерии все зависело от китайской пехоты, китайских осадны хмашин, китайских механиков. Летний климат в тех краях — уже субтропический, местность— пересеченная, расстояния — огромные, а болезни — самое обычное дело.
 

Мункэ достаточно хорошо понимал, сколь громадна предстоящая задача. По его плану предполагалось начать боевые действия с размахом, рассекая противника пополам. Но продвигалась армия медленно, так как завоевание требовалось сопровождать насаждением монгольской администрации, поэтому Чунцина Мункэ достиг только в начале1259 года. Осада Рыбьей горы задержала его, а жаркий и влажный климат привел к потерям среди его войск. В августе Мункэ скончался от болезни, что стало серьезным ударом для монгольской кампании.
 

С этого момента все военные действия полагалось прекратить, поскольку монгольские вожди вновь переключали все свое внимание на передачу престола. Сперва имели место ритуалы погребения, которые заняли не меньше месяца, а скорее всего, целых два: подготовка тела к путешествию, 1800-километровый месячный путь обратно в Каракорум, где четыре последующих дня пройдет официальный траур во дворцах, а потом последняя 500-километровая процессия через степь на восток, вверх по реке Керулен, через гребень, охраняющий долины ее истоков — к священной горе Бурхан-халдун, месту погребения Чингиса и его сына Толуя. В подобном массированном оказании почестей полагалось участвовать всем князьям-царевичам, всем царевнам и прочим знатным лицам, с сопровождающей каждого свитой из лошадей и кибиток. Заканчивалось все это установкой множества юрт в подготовке к погребению. Окончательное захоронение произойдет в Великом Запретном Месте, с его постоянным корпусом конной стражи, охраняющей дозорами все подходы. Под конец меньшая группа скорбящих пройдет 20 км извилистой долиной реки Богд, а затем поднимется по лесистым склонам на открытое плато, лежащее под великой куполовидной вершиной Бурхан-халдуна. Само место погребения планировалось хранить в тайне: могилы сравнивали с землей, прогоняя по ним табун лошадей, а затем потревоженная земля постепенно зарастает молодыми деревцами и жесткой травой, в то время как летние дожди и зимние морозы вгоняют могилы в вечную мерзлоту. Поэтому по-прежнему остается тайной, где именно лежат Чингис, Толуй, Мункэ и последующие ханы.
 

Следующим пунктом в повестке дня полагалось быть великому курултаю, который изберет нового великого хана. Но к этому времени уже близилась зима; поэтому выборы пришлось провести только следующей весной, дав претендентам на трон убедиться, что они располагают необходимой поддержкой.
 

Тем временем Хубилай, получив известие о смерти Мункэ, находился на походе вглубь территории империи Сун, преодолев тысячи километров. Он выбрал скорость вместо безопасности, обойдя крепость Цзянъян, и двигался к месту назначения. Там его встречали силы Сун, которые получили информацию о смерти его брата, что вдохновило южных китайцев. Хубилаю пришлось выбирать: ждать, пока южане подготовят ответ, отступить или наступать. Основываясь на опыте, полученном в детстве, он знал, что смерть предшественника лучше скрыть от врагов.
 

Продолжая движение к Янцзы, Хубилай преодолел реку, которая в этом месте напоминала лабиринт из проток и озер, шириной более 10 км. Для переправы мог потребоваться целый флот, но его войска все же осадили Учан. К ним присоединились 20 тысяч воинов из Юннани под руководством Урянхадея, которые, несмотря на потери от болезней, усилили армию. Горожане были близки к сдаче, когда в октябре, воспользовавшись гибелью Мункэ для освобождения ранее занятых войск, сунские контингенты достигли города, преодолев осаду, что показало: кольцо монголов было менее плотным, чем казалось.
 

Хубилай счел, что лучше просто отвести войска, а потом вернуться, когда он сам сочтет нужным, особенно — и это было решающим фактором— потому, что на родине происходило нечто весьма угрожающее. Как Хубилай узнал из послания обеспокоенной жены, его младший брат Ариг-буга (Ариг Сильный), хозяин кочевого сердца империи, по какой-то неизвестной причине собирал войска. Это наверняка имело связь с наследованием престола, поскольку из трех еще живых братьев Хулагу, будучи правителем Персии, на трон не претендовал; оставались только Ариг-буга и Хубилай. Хубилай почуял коварство. На тайном совещании со своими высшими полководцами он сообщил им о намерении отправиться на север и выяснить, что там происходит.
 

Истина состояла в том, что Ариг-буга был традиционалистом. Ему не нравилось видеть, как брат предает забвению старинные обычаи, женившись на христианке и обзаведясь поместьями в Китае, и он искал поддержки на родине, дабы гарантировать, что следующей весной курултай изберет великим ханом именно его. Но он явно не желал, чтобы Хубилай узнал о его планах. Хубилай

приказал своим полководцам немедленно снять осаду с Учана, оставив символические силы для защиты плацдарма на южном берегу Янцзы, и направиться обратно в Монголию. Это стало финалом вторжения. В скором времени Цзя вновь захватит все отнятое, и империя Сун останется не завоеванной еще 20 лет. Все внимание Хубилая оказалось сосредоточено на споре за трон, который стремительно перерастал в гражданскую войну.

БОРЬБА ЗА ТРОН

К наступлению 1260 года за одной хитростью немедля следовала ответная, гонцы носились туда-сюда галопом через степь и Гоби, возя послания, а двое претендентов в великие ханы соперничали, добиваясь преимущества, словно они и их сторонники были всего лишь фигурами на огромной шахматной доске. Ариг-буга пытался собрать курултай, чтобы тот избрал его великим ханом, но это не сработало. Намерения Ариг-буги исказить правила были настолько очевидны, что несколько царевичей не откликнулось на приглашение. Он собрал тех князей, каких смог, добился провозглашения себя великим ханом и отправил во все стороны гонцов, провозглашающих, что Хулагу, Берке (новый правитель Золотой Орды в южной России), нынешний правитель Чагатайского улуса в Центральной Азии и прочие чингисиды дружно согласились возвести Ариг-бугу в великие ханы.
 

Хубилай был разгневан. Это был прямой мятеж, не столько против него лично, сколько против обычая, согласно которому нового великого хана выбирало собрание из большинства царевичей-чингисидов. Кроме того, это была прямая ложь. Ханы Персии и Золотой Орды не прибывали в Монголию и в любом случае являлись сейчас злейшими соперниками, которых разделяли как религиозные, так и территориальные споры.
 

Хубилай был не единственным, кого разгневала его наглость. Князья и полководцы, не откликнувшиеся на приглашение Ариг-буги, собрались у Хубилая. Чтобы спасти империю, можно было сделать лишь одно: провозгласить себя великим ханом с той законностью, какая только возможна. Однако это нельзя было проделать вполне законно, так как потребовалось бы полное собрание в Каракоруме, обуздать которое он был пока не готов. Поэтому в начале мая 1260года тех, кто поддерживал Хубилая, созвали на церемонию в Ксанаду. 5 мая 1260 года Хубилай сделал решительный шаг. Собравшиеся в Ксанаду князья-царевичи трижды умоляли Хубилая принять трон. Как требовала традиция, он дважды отказался, а на третий раз милостиво согласился. Князья присягнули на верность и провозгласили его новым великим ханом. Теперь у империи появилось два великих хана.

Военные операции в империи Сун продолжали сворачиваться. Хубилай попытался найти дипломатическое решение, отправив послов в Ханчжоу, но Цзя ответил на это, арестовав их.
 

Все лето 1260 года двое противостоящих друг другу братьев усиленно маневрировали, и каждое действие и противодействие повышали ставки. Чтобы отрезать Каракорум от поставок продовольствия из Китая, Хубилай перекрыл торговые пути через Гоби. Это стало возможным благодаря контролю его двоюродного брата Хадана над Си-Ся и западными уйгурскими регионами. Вместе они могли блокировать маршрут протяженностью 2300 км от границы Чагатайского улуса до Шанду, вынуждая Ариг-бугу прибегать к помощи сибирских крестьян и ремесленников зимой. Заботясь о своей армии, Хубилай набрал дополнительные войска, закупил 10 000 резервных лошадей и приказал доставить 6000 тонн риса, после чего двинулся на север Монголии. Ариг-буга, отступив к истокам снабжения в долине Енисея, впал в отчаяние, заявлял о готовности подчиниться брату, но стычки не прекращались. Осенью они вновь столкнулись в степях восточной Монголии, понеся большие потери без явного победителя, что значительно ослабило Ариг-бугу. Хубилай занял Каракорум на зимовку.
 

В этот момент у Хубилая начались проблемы в Шаньдуне, стратегически важном месте в северном Китае. Ли Тань, местный военачальник и зять одного из приближенных Хубилая, помогал Мункэ в его борьбе с империей Сун. Хубилай считал его надежным союзником, вкладывал финансовые ресурсы в его набеги на Сун, и его сын служил при дворе Хубилая. Однако Ли больше интересовали собственные выгоды, чем верность Хубилаю, и он решил, что ему будет лучше в китайской империи. Организовав побег сына, он атаковал местных монголов и явно стремился создать своё царство. Хубилаю потребовалось несколько месяцев, чтобы подавить его: Ли был казнен традиционно для монголов - затоптан лошадьми. Хубилай также казнил тестя Ли и вернулся к конфликту с Ариг-бугой.
 

Бунт в Шаньдуне был скверным эпизодом, однако Хубилай извлек из него пользу. Хотя в дальнейшем он всегда будет остерегаться доверять китайцам, он по-прежнему заботливо консультировался с китайскими советниками и приказывал своим войскам заботиться о штатских. Но теперь он понял, что для управления военной машиной ему нужна лучшая организация. Учреждение в 1263 году Военного Совета (шумиюань), управляемой монголами комбинации военного министерства и секретной службы, впервые провело четкое разграничение между гражданской и военной администрацией. Этот Совет станет целой параллельной бюрократией с чиновной элитой, преданной не персоне Хубилая, а его творению, государству.
 

Армия Ариг-буги в Средней Азии столкнулась с тяжелой зимой 1263–1264 годов, испытывая нехватку провизии, оружия и союзников. Люди и лошади страдали от голода, а поддержка таяла: даже родственники Ариг-буги дезертировали. На флангах Алгу собирал войска для сопротивления. В 1264 году Ариг-буга, признав поражение, пришел к Хубилаю просить о мире. В итогe, десять его помощников были казнены, а сам он с Асутай оставался под арестом. Хубилай вызвал трёх владетелей: Хулагу, Берке и Алгу, но все задерживались, занятые войнами и восстановлением власти. Вопрос с братом так и оставался нерешённым до момента загадочной смерти Ариг-буги в 1266 году, при неизвестных обстоятельствах, что вызвало подозрения в его убийстве. Независимо от истинной причины, его смерть устранила сложную проблему для Хубилая.
 

Через несколько месяцев после смерти Ариг-буги один за другим умерли также Хулагу в Персии, Берке в Золотой Орде и восстановленный хан Чагатайского улуса Алгу. Какой напрасной тратой времени и сил были минувшие пять лет — и все в результате противоборства Ариг-буги со своим братом! Великая задача вторжения в Китай была отложена в долгий ящик, стабильность монгольской власти во всей Евразии оказалась под угрозой, коренные земли Монголии отделились от своих китайских территорий, правители трех западных ханств вцепились друг другу в глотки. Теперь же все, казалось, восстановлено одним ударом. Неважно, что его избрание было не вполне законным — теперь Хубилай осуществлял прямую власть в Монголии, всеверном Китае, в изрядной части Центральной Азин и на некоторых территориях империи Сун, а также был сюзереном подчиненных ему ханов в Персии и Южной России.

СТРОИТЕЛЬСТВО НОВОЙ СТОЛИЦЫ

В 1263 году, всего через семь лет после начала строительства Ксанаду, Хубилай решил сделать Пекин своей главной столицей. У Пекина имелось два важных преимущества: из многих возможных столиц северного Китая он находился ближе всего и к Ксанаду, и к Монголии. Это завершит своего рода перешагивание с камня на камень — из монгольской степи в Китай, из Каракорума в Ксанаду и далее в Пекин. Каракорум он вообще забросит и отныне будет сновать взад-вперед между двумя своими базами, проводя лето в Ксанаду, а зиму в Пекине — способ стоять, опираясь ногами на два своих мира. И

Непосредственно к северо-востоку от цзиньской столицы находилось идеальное место, где реки с Западных гор (Сишаня) впадают в Бэйхай (Северное море). Здесь за тридцать лет до прибытия монголов располагалось место отдыха для богачей.

Когда Чингис захватил Пекин в 1213–1215 годах, эти имперские здания были разграблены, но озеро по-прежнему оставалось в центре заброшенного и одичавшего парка. Вполне естественно, что Хубилай выбрал в качестве центра своего нового города именно его.

Сегодня парк Бэйхай, некогда место отдыха и развлечений императоров и князей за городскими стенами, стал местом отдыха и развлечений для всех прямо в центре города. И за это пекинцы, устраивающие пикники на берегах озера Бэйхай и катающиеся по нему на лодках, должны в какой-то мере благодарить Хубилая. Это он превратил запущенный парк в Аркадию, которая стала теперь туристическим штампом; именно он первым построил мост к Нефритовому острову (замененный позже в его царствование тем мраморным Мостом Вечного Спокойствия с изящным изгибом, который гости города видят сегодня); именно он засадил склоны редкими деревьями и построил на них винтовые лестницы, а также дал поэтичные названия храмам и павильонам — Золотая Роса, Нефритовая Радуга, Приглашающий Счастье, Вечная Гармония; именно он сделал озеро и остров зрелищем, при виде которого ахали иностранцы.

В конечном итоге, когда весь Китай падет перед монголами, этот город станет столицей всей объединенной страны и останется ею. Сердце сегодняшнего Пекина, Запретный Город, было построено прямо над творением Хубилая, с его входом, обращенным на юг, как дверь в любой монгольской юрте. 800 дворцов и залов, 9000 комнат, вход с площади Тяньаньмэнь —все они находятся там, где они есть, потому что Хубилай выбрал там место для своего дворца.

Чтобы помощь его правлению стала абсолютной, чтобы осуществить амбиции, унаследованные от деда, ему требовалось публично объявить, что Небо дало ему свой мандат на основание новой династии. А ей требовалось имя. Однако монгольское название явно не слишком одобрят его китайские подданные, особенно жители юга, которые скоро будут его подданными, если осуществятся его планы. Поэтому Юань стало новым именем, провозглашенным в декабре 1271 года. Оно было избрано с преднамеренной оригинальностью: никакой прежний император не избирал для своей династии названия, которое не было бы каким-то топонимом. И все же родословная этого имени была безупречной. Никакое название не могло лучше взывать к чувствам китайцев (вот почему оно, помимо всего прочего, является также названием современной денежной единицы Китая). Более того, его туманно религиозные обертоны намекали на высшее, связывая его с Тенгри, монгольским Небом. Выбор императора произвел сильное впечатление на всех подданных Хубилая, и китайцев, и монголов.

ОСАДА ГОРОДА СЯНЪЯН.

Есть вещи, которые не подлежат обсуждению. Для Хубилая одной из них было завоевание Сунской империи. Попытавшись вторгнуться туда, он потерпел неудачу, но Хубилая, как и его деда, неудачи не обескураживали. Он готов был испробовать все, что угодно, лишь бы оно сработало. Поэтому, пока его армии разбирались с Ариг-бугой на севере, на юге он прибег к мягким речам и щедрости, надеясь добиться обаянием того, чего не смог получить силой. Но когда он в 1260 году отправил в Ханчжоу посольство с предложением о договоре, посол даже не пересек сунских кордонов. Его задержали, и он оставался под домашним арестом на долгие 16 лет, пока его не освободили вторгшиеся армии Хубилая.
 

Когда Хубилай, разделавшись с Ариг-бугой, вновь собирал силы, мысли его занимало очень немногое из вышеозначенного. Прошло четыре года, прежде чем его полководцы доложили ему, что готовы. Значит, минуло девять лет с тех пор, как Хубилай был вынужден прекратить первое наступление на империю Сун. Может показаться, что девять лет —достаточно большой срок для подготовки, но Хубилай не мог знать, что Сянъян окажется такой проблемой, и уж конечно, никак не мог заранее представить, как с ней справится.
 

Осада города Сянъян продолжалась пять лет! Штурмы, попытки прорыва и актами героизма. В начале 1268 года Ачжу, юный, но прославленный командир, привёл монголов к городу и вскоре осознал необходимость подкрепления. Монгольская армия (кавалерия) не предназначена для штурма хорошо укрепленных городов. По его просьбе Хубилай отправил пехоту и лодки, обеспечив войска тем, что требовалось для преодоления преград. Весной 1269 года Хубилай отправил на усиление осаждающих еще 20 000 человек. Затруднения представляли ров и каменные стены Сянъяна. Монгольско-китайская артиллерия попросту не обладала ни дальнобойностью, ни мощностью для преодоления этих оборонительных сооружений, и никто ни в Монголии, ни в Китае не имел опыта и мастерства для постройки более тяжелых и мощных осадных машин.
 

В течении нескольких лет проблема Сянъяна оставалась нерешенной. Китайцы знали, что происходило с городами, которые не сдавались: их жители массово истреблялись, главным образом с целью запугать население других городов и заставить их быстро капитулировать. После клятвенного обещания Ариг-хайе, что он не допустит убийства мирных жителей и разграбления города, градоначальник Лу Вэнь-хуань 17 марта1273 года сдал город монголам. Слово свое Ариг-хайя сдержал.
 

Значение этой победы трудно переоценить. Если империя Сун была замком, то Сянъян— подъемным мостом к нему. Он не только открыл в военном плане дорогу к сердцу империи Сун, но и начал подрывать работу правительства. Когда новость о падении Сянъяна дошла до Ханчжоу, столицу охватила паника. Высшие слои внезапно осознали угрозу своему комфортному и цивилизованному образу жизни, литературным дискуссиям, пикникам на Западном озере, ритуалам, освященным временем, и прекрасным произведениям искусства. Это представлялось немыслимым: никогда еще в китайской истории варвары не угрожали коренным землям Китая на юге. А затем пошла катастрофа за катастрофой. Без всякого предупреждения, внезапно умер император Ду-цзун, которому исполнилось всего 34 года. Вслед за тем Горы Небесного вида, прекрасная вулканическая гряда в дне езды к западу от Ханчжоу, затряслись и разразились обвалами и селями.

ПОХОД В ИМПЕРИЮ СУН.

В следующей, жизненно важной кампании Хубилай хотел не оставить ни единого места для ошибок. Он сохранил на прежнем посту Ачжу, победителя при осаде Сянъяна, но подчинил его динамичному и опытному государственному деятелю и полководцу Баяну.

Старые времена, когда победа добывалась исключительно монгольской конницей, давно миновали. Теперь кавалерия составляла лишь одно крыло из трех. Армия, которую Баян и Ачжу собрали летом 1274 года вокруг Сянъяна, насчитывала примерно 200 000 пехотинцев, свыше половины которых составляли уроженцы северного Китая, поддерживаемых речным флотом. Этоб ыли гибкие многонациональные силы, способные действовать как на суше, так и на воде. Им приходилось быть такими, поскольку в распоряжении империи Сун все еще имелось 700000 солдат и 1000 боевых кораблей на Янцзы.
 

Победа, конечно, грядет. Но это должна быть победа с долгосрочной целью, какуюХубилай впервые принял во время кампании в Юннани. Теперь он по опыту знал, что военная победа должнабыть сопряжена с победой иного рода, позволяющей завоевать сердца и умы простогонарода. Если он хочет завоевать империю Сун навсегда, потребуется хорошее управлениезавоеванной территорией; а это означало сведение к минимуму страданий гражданскогонаселения.

Первой задачей Баяна осенью 1274 года было спуститься со своей армией по рекеХаньшуй к Янцзы, преодолев примерно 250 км. Но Ханьшуй был перекрыт стотысячнойсунской армией, стоящей лагерем вокруг двух крепостей, соединенных пересекающей рекуцепью. Чтобы избежать еще одной осады, Баян приказал своим войскам обойти этот участокреки. Прикрываемые с флангов двумя меньшими десятитысячными колоннами,наступавшими параллельно в нескольких десятках километров по обеим сторонам, основныесилы перенесли лодки по суше на бамбуковых шестах, отбив по пути одну атаку. К весне1275 года Баян и Ачжу вывели свои войска из долины реки Ханьшуй на затопленныеполоводьем равнины Янцзы.

Следующий месяц ушел на беспрепятственный спуск вниз по реке, чему немалоспособствовал бывший командующий гарнизоном Сянъяна Лу Вэнь-хуань, который в своевремя был также начальником многих гарнизонов в нижнем течении реки. По одному егослову командующие сдавались, позволяя монгольской армии наступать без задержек.

Его флот везиспытанные контингенты всех вооруженных сил — монгольскую кавалерию (занимавшуюсятакже разведкой на флангах и впереди), китайскую пехоту, изрядное количествопереметнувшихся к монголам сунских командиров, полных полезной информации об бороне ниже по течению, и страшных артиллеристов с их машинами, включая «сянъянскуюкатапульту» Исмаила, огромные части которой даже не требовалось тащить волоком — ихможно было просто сплавить, сопровождая на баржах.

Тем временем Баян продолжал победное продвижение вниз по реке. Увэй, Хэ Сиань,местная столица Наньцзин дружно капитулировали, своим примером вдохновив сполдюжины других градоначальников перейти со своими городками на сторону монголов, адвоих — покончить с собой (это были, как мы увидим в дальнейшем, первые из многих). ВНаньцзине Баян вспомнил суть плана Хубилая по долгосрочному завоеванию — удержать иправить, чтобы остаться навсегда — и задержался там на четыре месяца, учреждая местноеправительство для тридцати завоеванных им городов и двух миллионов новых подданных, атакже укрепляя оборону по обе стороны реки. Отсюда он начал вести переговоры с Ханчжоу,которым изрядно мешали антимонгольские настроения простого народа и рядовыхчиновников.

Наступило лето. Монголы и уроженцы северного Китая ослабевали в липкой жаре.Баян был всей душой за дальнейший натиск, но ему пришлось задержаться, так как Хубилайстолкнулся на родине с еще одним мятежом (о нем пойдет речь в следующей главе) и хотелуслышать ценные советы Баяна. Эта задержка позволила Ачжу отбить сунские войска, снованадумавшие бросить вызов монголам, и очистить от противника другие города, более всегоЯнчжоу и расположенный неподалеку от него речной порт Чжэньцзян. Здесь в ходе ещеодной большой битвы сунцы заблокировали реку неуклюжими морскими боевымикораблями, скованными друг с другом цепями. Когда маленькие монгольские кораблиподожгли несколько таких неповоротливых черепах, они загорелись, словно гигантскийфитиль, уничтожив весь флот. Еще одна военная катастрофа — 10 000 убитых и 10 000пленных (с обычной поправкой, что все цифры лишь предположительные). Теперьмонгольские войска находились в 225 км от устья Янцзы, и за оконечностью полуостроваШанхай лежал Ханчжоу. Один последний рывок и дело сделано.

Вернувшись в сентябре к полевой войне, Баян спланировал последний штурм,трехстороннее нападение с суши и с моря. Центральный отряд этого трезубца должен былвести он сам, следуя вдоль Великого Китайского Канала. Основные морские и сухопутныесилы продвигались быстро, но корпус Баяна столкнулся с затруднением в виденеожиданного и упрямого сопротивления древнего процветающего города Чанчжоу, лавившегося своими учеными — ключа к южному сектору Великого Китайского Канала,получившего теперь новые подкрепления в 5000 сунских солдат. Баян дал ему шанс сдаться.

Защитники города не передумали — после чего прожили недостаточнодолго для каких-либо сожалений, ибо монголы второй раз за эту кампанию совершили своезнаменитое «вырезание злого города». Баян пошел на штурм, взял город за два дня иистребил всех, как уцелевших солдат, так и мирных жителей, общим числом, наверное, вдесятки тысяч.

Резня в такой близости от столицы имела целью поощрить немедленную капитуляцию.Первым ее воздействием было распространение паники и паранойи. Солдаты бунтовали,один старший офицер забил до смерти сановника, сменившего Цзя. Вдовствующаяимператрица изо всех сил старалась отсрочить неизбежное с помощью страстной иуниженной мольбы о массовой поддержке: «Грозная опасность, надвигающаяся на империю,вызвана, к моему глубокому сожалению, исключительно хрупкостью Нашей нравственнойдобродетели». Народу следовало вспомнить о более чем трехстах годах нравственного иблагодетельного правления и явиться в столицу, чтобы «схватиться с врагом своего принца».
Этот второй призыв к всеобщей мобилизации в некотором смысле тоже подействовал.Люди в количестве десяти тысяч пришли с ближайших гор и равнин; но преданность —ничто без толкового руководства. Новоприбывшие были просто пестрым сборищем местныхополчений, которые лишь усилили замешательство и панику.

В течение шести недель вдовствующая императрица отправляла одного посла за другим, стремясь достичь какого-то соглашения. Несмотря на дерзкие возражениясменившего Цзя сановника, она предлагала выплачивать империи Юань дань, намереваласьподелить страну, обещала чтить Хубилая как дядю юного сунского императора. Но Баян,располагаясь вокруг Ханчжоу, отказывался обсуждать условия — или полнейшаякапитуляция, или продолжение войны. Однако при этом не проявлялось никакоймстительности. Он гарантировал, что капитуляция купит мир народу и безопасностьцарственной семье, даже прислал копию указа Хубилая, подтверждающего его слова.Некоторые при дворе советовали сражаться до последнего солдата, другие хотели вообщепокинуть столицу, но вдовствующая императрица Се решила иначе. На самом деле никакоговыбора и не было. Сухопутные силы и флот Баяна соединились. Столица была почтиполностью окружена и слабела с каждым днем по мере того, как бежали на юг солдаты игражданское население.

26 января 1276 года вдовствующаяимператрица отправила Баяну в его ставку в 20 км к северу от города письмо, признающеесюзеренитет Хубилая: «Я почтительно сто раз кланяюсь Вашему величеству,благодетельному, блистательному, духовному и воинствующему императору ВеликойЮань». Через неделю представляющий двор наместник передал династическую печать Сун имеморандум, заявляющий о готовности императора уступить Хубилаю свой титул и отдатьвсе свои территории. Баян триумфально вступил в город со своими командирами и войскамипри полном параде. Хорошенькие куртизанки дрожали при мысли о том, что может с нимислучиться; сотня этих девиц, полагая, что их свяжут и в компании с евнухами и музыкантамипогонят в долгий путь на север, не стала дожидаться этого и утопилась. И наконец 21февраля прошла заключительная официальная церемония подчинения, когда пятилетнийимператор Чжао Сянь самолично привел своих сановников к Баяну и в знак покорностипоклонился в сторону севера, туда, где находился Хубилай.
Баян, как и Хубилай, сдержал свое слово. Когда в 1215 году монголы взяли цзиньскую столицу Пекин, то ударились в оргию разрушений и убийств. Однако теперь захват столицыбыл совершенно иным: мирная передача власти, строгий запрет не уполномоченным на товойскам входить в город, гарантия безопасности царственной семьи, защита царскогомавзолея; не делалось никаких попыток расстроить денежное обращение или хотя бы моды.Монголо-китайские офицеры составили списки всех солдат, гражданского населения,запасов еды и наличных, прежде чем забрать сокровища для отправки на север. Ополченияраспустили, регулярные войска влили в армию Баяна. Безусловно, всех чиновников заменилимонголами, уроженцами северного Китая и немногими сунскими ренегатами, но в другихотношениях, как с гордостью докладывал Хубилаю Баян, «рыночные места девяти улиц непереносили, и блеск целой эпохи остается таким же, как прежде».
Указ Хубилая повелевал всем продолжать жить как всегда. Сановников и чиновниковне наказывали за прошлое; знаменитые места брались под охрану; вдовам, сиротам ибеднякам оказывали помощь из общественных фондов.

Позже вдовствующую императрицу и ее внука поселили в Пекине, где им предоставили необлагаемое налогами хозяйство. Жена Хубилая Чаби проявила личную заинтересованность в их благополучии. Старая дама жила своей жизнью с небольшой пенсией и слугами и умерла шесть лет спустя. Вот так официально закончила свое существование империя Сун.

КРАТКИЙ ИТОГО ПРАВЛЕНИЯ ХУБИЛАЯ

Хубилай подчинил своей власти и соседние с Китаем страны: Бирму, Аннам, Камбоджу, Корею, но его два похода против Японии окончились полнейшей неудачей. В 1274 г. - первая попытка Хубилай-хана вторжения в Японию. 900 кораблей с 40 тыс. монгольских, китайских и корейских солдат пытаются высадиться в Японии. Монголы захватывают острова Цусима и Ику. Тайфун уничтожает эскадру. В 1279 году в Кантонском заливе монгольские корабли разбили флот китайской империи Сун. В 1281 г. - вторая попытка Хубилай-хана вторжения в Японию. Самое крупное в истории человечества морское вторжение на 3400 кораблях с 142 тыс. монголо-китайских воинов. Тайфун, как и при первой попытке вторжения на японские острова, снова уничтожает морскую эскадру. 
 

В делах внутреннего управления Хубилай отличался мудростью; им был введен целый ряд полезных реформ и улучшений; между прочим, в 1291 г. он разделил всю империю на 12 провинций. Он оказывал покровительство буддизму, который сделал в Китае громадные успехи, а равно буддийским проповедникам и ученым, которые пользовались большим почетом и значительными льготами.
 

Хубилай не забывал своего монгольского происхождения, ввел монгольский язык в делопроизводство Китая, поручил буддийскому ученому Пакбаламе, изобрести особый монгольский алфавит (en), получивший название, по форме букв, квадратного и служивший государственным письмом во все время царствования в Китае династии Юань. В китайской истории Хубилай известен под посмертным династийным именем Ши-цзу.